рот поют совершенно разные мелодии. И твоя игра с эмоциональными качелями сейчас как раз кстати, — высунув язык, он облизывает мою нижнюю губу, и она дрожит от его прикосновения. — Ты играл в нее с другими до меня?
— Нет… — я удивлен, что мой голос звучит ровно.
— Потому что не хотел их, но хотел меня?
— Заткнись.
— С каких пор ты начал хотеть меня? — шепчет он мне на ухо. — Когда я прижал тебя к себе в лесу? Или после того, как ты сел ко мне на колени?
— Мечтай.
— М-м-м… — он прикусывает раковину моего уха, и я издаю стон. — Мне нравится, что я единственный, кто видит тебя таким — горячим, возбужденным и чертовски моим.
Я погружаю пальцы в его шелковистые пряди и откидываю его голову назад, чтобы смотреть на него сверху вниз.
— Ты мой, а не наоборот.
— Это не соревнование. Я могу быть твоим, пока ты мой, — он ухмыляется. — Обожаю твои внезапные вспышки собственничества, малыш. Лучше бы у тебя их не было с другими.
— Не слишком ли много лицемерия? Ты буквально трахаешься со всеми подряд.
— Не со всеми… Ну, я открыт к разным предложениям, наверное, но это было в прошлом. Я больше подобным не занимаюсь, клянусь честью Коли.
Я крепче сжимаю в кулаке его волосы.
— Кто, черт возьми, такой Коля?
— Привет, цветок лотоса, — он трется своей эрекцией о мою. — Меня зовут Коля, и я одержим твоим огромным членом и прекрасной задницей.
Я разражаюсь смехом. Ничего не могу с собой поделать.
— Ты дал имя своему члену?
— Все так делают.
— Нет, не все.
— Нет, все.
— Как скажешь. Почему Коля?
— Это русская уменьшительная форма моего имени. Но никто, кроме дедушки и папы, ее не использует.
— И как давно Коля стал активным?
— С пяти лет?
— Только не говори мне, что у тебя был секс в пять лет.
— Нет. Тогда у меня был первый шикарный стояк. Маме и всем в доме не понравилось, когда я бегал голый, показывал его всем и притворялся, что это пистолет.
Я хихикаю.
— Почему я могу себе это представить?
— Ты ведь тоже думаешь, что это было смешно, да? Я был очень горд. Только папа поддержал меня.
— Он кажется крутым.
— Самый крутой отец на свете. Перед тем как я достиг половой зрелости, он усадил меня и сказал: «Сейчас ты отправишься в то приключение, которого ждал с пяти лет. Теперь ты можешь использовать свой член в качестве оружия. Делай свое дело, сынок. Только предохраняйся и не сделай меня дедушкой».
— Как… он воспринял твою ориентацию? Если твои родители вообще в курсе, — я сделал паузу. — Не возражаешь, что я спрашиваю?
— Я не против любых твоих вопросов, малыш. Серьезно, перестань быть раздражающим британцем. Отвечаю: мне не нужно было ничего рассказывать. Мама и папа увидели, как я трахаюсь с парнем и целуюсь с девушкой в пятнадцать лет. Они были шокированы, но не осуждали. Мама уже чувствовала, что мне нравятся парни, поскольку я подмигивал им, как девушкам. Она просто не была уверена. Папа… ну, он сказал что-то типа: «Конечно, тебе нравится разнообразие. Иначе это был бы не ты». Потом он обнял меня и прошептал: «Лучше предохраняйся и не делай меня дедушкой, пока я такой молодой, ублюдок. Я серьезно». Он просто юморист. А еще он британец.
— Правда?
— У него сложная семейная история, и в нем определенно течет русская кровь, но он вырос в Великобритании и говорит с таким же как у тебя акцентом.
— Как его зовут?
— Кайл Хантер.
— Хм. Думаю, я мог слышать о нем в дедушкиных кругах. Подожди. Твоя фамилия Соколов, а не Хантер.
— Это в честь мамы. Поскольку у папы было несколько фамилий, а мамина фамилия принадлежит Русской мафиозной семье Братвы, они решили дать ее своим детям. На самом деле Николай Соколов — это имя моего покойного прадеда. А я — его великолепное воплощение.
Я улыбаюсь и качаю головой.
— Я рад, что твоя семья принимает тебя несмотря на то, что ты состоишь в мафии.
— Мама и папа — да. Мои тетя и дядя — родители Килла и Гарета — тоже. Все остальные… ну, да, они все еще прошлый век. Я бы не стал водить парня знакомиться с дедушкой или дядей, например. Это было бы просто странно и никому не нужно.
— Значит ли это, что ты водил парня знакомиться с родителями?
— А считается, когда они заходили ко мне? Потому что это была единственная возможность для них с кем-то встретиться.
— Господи. Ты трахался больше, чем Зевс.
— Кто это? Порнозвезда?
— Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.
Он прищурился.
— Почти уверен, что слышал о нем раньше. Он актер?
— Он греческий Бог.
— И он был порнозвездой?
— Нет. Он просто… скажем так, много трахался. Как ты.
— Не ревнуй, малыш.
— Я и не ревную.
— А я ревную.
— К кому?
— К чертовой Кларе и всем, кто видел тебя голым.
— Тебе нужна помощь, — я подавляю улыбку. — Ты единственный из нас здесь, у кого было больше секса.
— Да, но у меня никогда не было отношений, и я не к кому не испытывал таких убийственных чувств, как к тебе.
Мои губы приоткрылись, и я прочистил горло.
— Мои отношения были маскировкой. Они никогда… не заботили меня.
— А я тебя забочу?
— Заткнись, — я вырываюсь из его объятий. — Я собираюсь спать.
— Подожди меня!
Огромное тело врезается в мое, придавливая к кровати. Я стону, пытаясь оттолкнуть его от себя, но это невозможно.
Отчасти потому, что я не хочу, чтобы он с меня слезал.
Николай кладет голову мне на грудь, обхватывает за талию и закидывает ногу на мою.
— Ты больше никуда не уйдешь, — он целует мое адамово яблоко. — Спокойной ночи, малыш.
Комок сжимает мое горло, и я не могу проглотить его, когда смотрю в сторону, чтобы увидеть его лицо, утопающее в моей шее, и волосы, раскиданные по подушке.
Вскоре его дыхание выравнивается, и я улыбаюсь про себя.
Разве он не говорил, что не спит в кровати?
Я глажу его по руке и целую в макушку.
— Спокойной ночи, Нико.
Когда я просыпаюсь, то понимаю две вещи.
Во-первых, где-то посреди ночи наши позиции изменились, и сейчас моя голова лежит на груди Николая, он обнимает меня, его татуированная рука перекинута через мою талию под футболкой, а нога находится между моими.
Во-вторых, если часы на тумбочке, показывающие семь утра, не врут, то я облажался.
Впервые за
