Продвигать на рынок столь престижный товар, как шампанское, было, в общем-то, не очень трудно; если бы Джуди довелось заниматься одежными щетками или повседневной обувью, ей скорее всего пришлось бы куда труднее. С самого начала она добивалась того, чтобы три слова везде и постоянно сопутствовали друг другу, шли бы вместе: Париж — Шампань — Максина. Она воспользовалась именем Максины, а не Чарльза потому, что Чарльз терпеть не мог оказываться в центре внимания; не любил он и той известности, что приходит через газеты и рекламные кампании. Максина гораздо лучше его понимала все значение такой известности, а кроме того, ей нравилось быть знаменитостью в той сфере, которой она занималась. Другой причиной, предопределившей выбор Джуди, было то, что имя Максины звучало почти как «Максим» — название всемирно известного парижского ресторана. Как только Джуди сочинила звонкую триаду «Париж — Шампань — Максина», тут же последовал немедленный обиженный протест со стороны ресторана «Максим»: они утверждали, что в общественном , сознании именно их ресторан ассоциируется с Парижем и что подобное использование имени мадам графини может внести смятение в общественное мнение. Джуди, однако, вежливо, но твердо заявила о своем несогласии с подобной логикой и отказалась менять сочиненный ею девиз; в глубине же души она была очень довольна.
Максина постепенно обретала все большую известность как одна из французских знаменитостей. Ей ничего не стоило, когда в этом возникала нужда, высказать удобную для цитирования фразу, остроумно среагировать на что-либо или же удачно пошутить. Джуди строго-настрого предупредила ее, что ни при каких обстоятельствах нельзя публично обсуждать финансовые проблемы, высказываться по вопросу политики и религии, жаловаться прессе на что бы то ни было; и что, если где-нибудь появится какая-либо неприятная, заполненная колкостями статья, ее надо просто проигнорировать.
— Да, я понимаю, что можно набрать целые горы вырезок с благодарными откликами в газетах, — грустно соглашалась Максина, — но, к сожалению, все обращают внимание только на что-нибудь скандальное или ругательное. Вот почему и меня такие заметки особенно расстраивают.
— Ну, тебе придется научиться с этим мириться, — твердо возразила Джуди. — В частном порядке можешь заявлять по поводу таких статеек что угодно и оценивать их как хочешь, это не мое дело. Но никогда и ни в коем случае не требуй от газет извинений. Или подавай на них в суд, или не обращай внимания.
Джуди указывала Максине и на необходимость всегда быть отлично одетой. Максине это было нетрудно. Как только ей это оказалось по средствам, она стала покупать одежду у Кристиана Диора, хотя на первых порах могла позволить себе делать там не больше двух покупок в год. После посещения салона Диора Максина совершала обычно неторопливую прогулку по улице Фобура Сен-Оноре, чтобы купить новую сумочку, украшения, обновить запасы белья,
Огромные запасы нижнего белья нужны были Максине по причине сугубо личного порядка.
Чарльз был любящим, снисходительным и терпеливым мужем. После некоторых первоначальных трений он предоставил Максине возможность организовывать их совместную жизнь так, как она считала нужным. То, как она справлялась с этим, было предметом его постоянной гордости, но в душе доставляло ему немало и забавных минут. Время от времени он топал по какому-нибудь поводу ногой, но это случалось редко. По большей части Максине позволялось поступать по-своему и выигрывать в спорах, которые иногда между ними происходили. Чарльзу, однако, доставляло удовольствие сознавать, что она выигрывает не потому, что загнала его в угол или посадила под каблук, но только потому, что он сам решил на этот раз быть к ней снисходительным. И он умел потом по-своему напомнить жене об этом.
Иногда во время каких-нибудь официальных приемов Чарльз заставлял Максину внезапно покраснеть, стушеваться или даже забыть, о чем она только что говорила. Добивался он этого, всего-навсего бросив на нее один красноречивый взгляд. Он обладал над ней какой-то своеобразной властью, и эта власть доставляла ему колоссальное наслаждение. Он знал, что одним-единственным взглядом способен вывести ее из равновесия, заставить трепетать ее сердце или сделать так, чтобы в паху у нее стало влажно. И Максина отлично знала, что означает его взгляд.
Как-то вечером, вскоре после того, как они поженились, Чарльз вполголоса сказал ей: «Не надевай сегодня нижнее белье на бал к де Фрезанжам. Хочу, чтобы ты знала: если мне захочется прикоснуться к тебе, ты должна быть готова. В любое время». Максина решила было, что он шутит. Но во время бала, танцуя с ней, Чарльз вывел ее в танце из зала в темный угол террасы и быстро запустил руку под бледно-розовые складки ее вечернего платья.
На Максине были трусики.
Чарльз резко сорвал их, бросил наземь и левой рукой прижал Максину к каменной балюстраде. Сзади они могли показаться обычной флиртующей парочкой, однако правой рукой Чарльз сильно и резко гладил ее. Максина была в ужасе от его, что их могут увидеть и что она может просто свалиться вниз через низкое каменное ограждение. Она, однако, не в силах была воспротивиться ритмичным движениям руки Чарльза. Он быстро расстегнул брюки, и Максина почувствовала, как Чарльз вошел в нее, причем с такой свирепой требовательностью, какой она никогда не знала за ним раньше. Когда все было кончено, он нежно поцеловал ее в губы и сказал: «Дорогая, в некоторых вопросах ты должна повиноваться мне беспрекословно».
После того случая он время от времени снова предупреждал Максину, чтобы она не надевала нижнего белья. Обычно это случалось, когда предстоял выход на какое-нибудь официальное мероприятие. В такие вечера он обычно отпускал своего шофера, чем тот бывал неизменно удивлен. По пути, когда они сидели в машине, рука Чарльза обязательно оказывалась у Максины под юбкой, поглаживая ее между ног: Чарльз проверял, выполнено ли его распоряжение. Однажды оно было не выполнено: Максине просто захотелось посмотреть, что произойдет. Чарльз резко затормозил и грубо приказал ей выйти из машины. Там, прямо на обочине проселочной дороги, он заставил ее вылезти из трусиков, забросил помятый кусочек бледно-желтого шифона в кусты, потом затащил Максину на заднее сиденье, положил поперек своего колена и отшлепал по заднице. Чарльз явно не был расположен шутить в этом вопросе.
Несколько дней спустя, вечером, после того как они поужинали дома только вдвоем, Чарльз взял Максину за руку и повел ее в кабинет, которым они пользовались вместе. Сейчас он был пуст и напоминал скорее удобную гостиную, хотя в нем стояли шкафы с бумагами, пишущие машинки, лежали диктофоны. В центре комнаты находился огромный, не менее трех метров в длину, обитый зеленой кожей старинный двухтумбовый стол, ящики в котором были сделаны с обеих сторон, так что за ним могли одновременно работать два человека.
