— Поближе ничего не нашлось? — буркнул Егор, не поднимая головы от бумаг, разложенных перед ним на столе.
— Не-а! Туда. Я, кажется, про них уже все на свете знаю, столько перечитала. Осталось увидеть.
— Ну-ну!
— Злишься?
— Злюсь! — он посмотрел на нее. — Да, я злюсь.
— Поехали вместе!
— Я уже говорил, не могу. До января не могу.
— Говорил. В январе тоже найдутся дела, так?
— Ok, — хмуро кивнул он. — Езжай куда хочешь.
— Егор, я на месяц! На один месяц! Мы все отснимем, и я приеду. И писать буду дома. Год в Африке я и сама теперь не выдержу!
— Я услышал. Ты на один месяц, — Лукин снова уткнулся в документы.
Руська вскочила с дивана и подлетела к столу. Оперлась руками о столешницу и решительно выдала:
— Обижаться — непродуктивно.
— Непродуктивно, — согласился он. — Но я обижен.
— Я понимаю. Я пытаюсь сгладить, — она мрачно усмехнулась, обошла вокруг стола и приблизилась к нему. Села на пол рядом и уткнулась лицом в его ногу. — Я все равно поеду, ты же знаешь.
— Знаю. Приковывать к батарее я тебя не буду.
— Пираты прикуют, — мрачно усмехнулась Росомаха и обхватила его руками.
Кстати о пиратах
Справедливости ради, пираты, пусть и сомалийские, покорителя Африки не пугали. Покорители Африки в этом смысле — существа безбашенные.
Папа был прав. Кочевник останется кочевником. И как бы сильно она ни любила Киев и дом, чувство непреодолимой потребности в движении толкало ее вперед.
Они пробирались на джипе вдоль побережья на юго-восток среди раскаленной пыли и горячего марева, стелившегося по горизонту и заставлявшего подрагивать воздух. Шаповалов трепетно прижимал к груди свою камеру, которую прятал ото всех с самого Могадишо — местные власти как огня боялись журналистов — и с опаской глядел на водителя.
Хамди же болтал всю дорогу на восхитительно безобразной смеси английского и арабского. Эту смесь Росомаха понимала с трудом, усиленно прислушиваясь к каждому звуку. Но у парня было несколько преимуществ. Во-первых, кроме названных языков, он свободно говорил по-сомалийски и знал оромо. Во-вторых, ему она доверилась с первой минуты их знакомства — по прилету в Могадишо они выбрали Хамди не совсем вслепую из всех предложенных кандидатур. Тот их уже встречал в аэропорту. Его нашел Замзам, владелец рыболовного судна из Сьерра-Лионе, у которого однажды они торчали с Гуржием несколько недель, когда она умудрилась заболеть пневмонией. Семья Хамди удрала от войны на запад материка и несколько лет работала на Замзама. Но этот смазливый шоколадный парнишка в три раза крупнее Шаповалова, неутомимый представитель оседлого племени раханвайн, со временем вернулся и промышлял организацией экстремального туризма для безбашенных со всего света, желающих полюбоваться национальным парком и разрушенными войной трущобами.
Было еще и в-третьих. Напичканный оружием бронированный джип Хамди. Это почему-то внушало ощущение безопасности. «А должно бы наоборот», — ворчал Лёха. Но ворчащий Лёха — нормальное явление.
Они подъезжали к Кисмайо, когда в очередной раз узкой полосой вдоль дороги стал виден океан. И Росомаха приникла к окну, вперившись в бесконечную синеву вдалеке, за грязно-серыми крышами.
— Аэропорт здесь только для внутреннего сообщения, — угадывала она в хитросплетениях странно звучавших слов Хамди. — Но рядом несколько отелей. Отель — плохая идея. Жить будете у Сабринах, там удобно.
— Почему это отель — плохая идея? — недовольно крякнул Шаповалов после Руськиного перевода.
— Потому что вы — белые, — сверкнул белоснежной улыбкой сомалиец.
Страна, население которой живет похищениями людей, — априори плохая идея. Но когда Росомахе в голову приходили хорошие?
— Кто такая Сабринах? — спросила Руслана.
— Моя — Сабринах. У ее отца дом. Будете там.
— Интернет там есть? — без особой надежды уточнила Росомаха, готовясь держать бой за отель — потому что там точно есть интернет. А она уже несколько суток не слышала Егора.
— Есть, — неожиданно ответил Хамди.
Интернет — это было слишком сильно сказано. Но все же спустя почти час мучений, пока Росохай устраивалась в крохотной, но на удивление чистой комнате, которую ближайший месяц собиралась делить с Шаповаловым, связь появилась. И она спешно набирала Лукина в скайпе.
Кстати о скайпе
— Ну и что тебя в этом не устраивает? — усмехнулся Егор, кивнув головой в сторону распечатки, которую приволок Марценюк, ввалившийся в кабинет пять минут назад и теперь пыхтевший напротив него.
— Все устраивает! Все отлично. Посмотри. Программа про полигамию с бенефисом Гермаковской, которую муж бросил. Оценил процент? А теперь ниже глянь. «Собачий вальс», стерилизация бродячих животных. Аудитория почти на четверть ниже. Вывод?
— С большим вниманием выслушаю твой.
— Да не вопрос. Шоу с участием селебрити вызывают бо́льший резонанс. Кстати, Оля тоже так считает.
— Ну еще бы! Когда у Оли будет свое ток-шоу на телевидении, она сможет делать все, что ей заблагорассудится.
— Она часто оказывается права, и ты это знаешь. Но я не о том. Вы с каналом окончательно согласовали темы этого сезона?
— Да. И ты должен понимать, что без этого я бы не согласился. Либо мы играем на условиях, выгодных обоим, либо никак.
— Что ж ты вечно упрямый такой, а! — психанул Марценюк и рухнул на стул напротив стола начальника.
— Какой есть.
— Ладно, понял. Злой чего?
— Требовать результативной работы, а не потакать регулярным кофе-брейкам для стимуляции вдохновения — теперь называется злостью? — поинтересовался Лукин, откинувшись на спинку кресла.
— Ну ты требуешь, а я потом отговариваю увольняться. Нормальное разделение труда, да. Вся редакция жужжит, что вы с Росохай разошлись.
— То есть заняться им нечем, я правильно понимаю?
— Не начинай! Тебя никто не заставлял подписываться на это шоу! — рявкнул Марценюк вскакивая со стула. — Тащишь все на себе, чуть с цепи не срываешься. Куда только Руслана смотрит?
Куда только Руслана смотрит!
Сам Лукин смотрел в новый телесезон, когда подписывал контракт. Наверное, должен был подумать, что слишком давно Руська сидит дома и очень скоро ей надоест подобное положение вещей. Ее неугомонность требовала выхода. И в то же время, наверное, надеялся, что она примет его амбиции, и они вдвоем смогут согласовать сроки, удобные и ей, и ему.
Но она уехала. Просто взяла и уехала. В самое подходящее место! Там и смотрит…
— На сомалийские закаты Руслана смотрит вместе с Шаповаловым.
— Чего? — ужаснулся Марценюк и снова рухнул. — Где? С кем? И ты отпустил?
— Она не заключенная.
— Ну вообще-то это не романти́к где-нибудь на Майнау, — Марценюк криво усмехнулся. Прошлой осенью Егор с Русланой сбежали любоваться орхидеями. В редакции их почти поженили. — Правда, я с двенадцатого года не слежу, чего там у них…
— В том-то и дело, что не романти́к, — буркнул Лукин. — Она уже три дня не звонила.
И будто в ответ на его бурчание из компьютера раздалась характерная мелодия вызова в скайпе.
Кстати о вызове
«С самого утра мы снимали в Национальном парке Кисмайо. Об этом потом, там Шаповалов пыжился. Угрожает снимками покруче, чем в Нэшнл Джеографик. В нем включился художник. Я вижу только то, как колеблется воздух, и болтаю с Хамди. Он необычный, немного сумасшедший. Тоже что-то ищет постоянно — знать бы что?
Дала ему свои сигареты. Понравились.
«У нас порт, контрабанда, — говорит он, закуривая. — Сколько можно ввезти официально?»
«Четыреста штук», — я продолжаю наблюдать за Шаповаловым. Но думаю о контрабандных сигаретах, пока не слышу вопль фотографа:
«Смотрите! Слон!»
Будто никогда в жизни не видел слона. Настоящее сафари.
Обратно едем другой дорогой, останавливаемся, снова снимаем. С той стороны города огромная стройка. Хамди говорит, что у турок проект на полсотни домов.
«Когда война, всегда покупают», — мрачно констатирует он.
