несколько ватных дисков и маленький тюбик с какой-то жидкостью. И без лишних разговоров присаживается перед ней на корточки.
— Это не обязательно, я могу…
— Обязательно, Грейнджер, — он быстро обрабатывает раствором ссадину и дует на неё, когда та начинает щипать.
— Ай, — Гермиона чуть кривится, когда он лепит сверху пластырь и ухмыляется:
— Знаешь, Грейнджер, из всех возможных…
А потом он замирает, сжимая ее руку так сильно, что Гермиона почти вскрикивает. Но выражение его лица ее останавливает.
Of monsters and men — silhouettes (slowed and reverb)
Он просто смотрит на руку и не может отвести взгляда. Она что-то говорит, но он перестает слышать это. Слова, которые он хотел сказать, вылетели из груди с резким выдохом, будто его ударили ногой в солнечное сплетение. Лучше бы так и было.
Воспоминания сваливаются на голову, сбивая с ног физически, и он слышит стук собственных коленей о пол.
Она пытается выдернуть руку, но он держит крепко. Держит и смотрит. В голове проносятся картины. Он держит предплечье так сильно, что ей, наверное, больно. Больно…
Гостиная… Беллатриса… Круцио.
И Грейнджер, шепчущая из последних сил, что она ничего не брала. Перед глазами расплываются черные круги. Он не видит ничего кроме отвратительных бледных букв на загорелой руке. Все кроме них плывет.
«Пожалуйста, я ничего не знаю, пожалуйста»
Грейнджер. Лежащая в крови и слезах. Невыносимые крики каждый раз, когда луч заклятия ударяет ей в грудь.
«Пожалуйста, пожалуйста»
В ушах звенит. Он пытается глотнуть, но горло не слушается.
Грейнджер. В каком-то сером пальто или кофте. Кудрявые волосы завязаны в хвост. Беллатриса выкрикивает «Круцио» вновь и вновь… Её так выкручивает, что рвется резинка на волосах. Она так и останется на холодном мраморном полу. Потом он будет идти мимо и увидит, как эльфы поднимают кусок розовой материи, очищая пол от крови.
Грейнджер…
И он… Сопливый трус, стоящий у камина и отвернувшийся, чтобы этого не видеть. Отвернувшийся от страха. Руки, которые почти прорывают ткань карманов в попытках унять дрожь. Страх. Липкий страх. И стыд. Настолько сильный, что он скорее умер бы, чем повернулся и увидел, как она смотрит на него с пола. Умер, чем встретился бы с ней глазами.
Драко не думал об этом десять лет. Он похоронил в себе это воспоминание, как грязный секрет.
Не было человека, который бы захотел это обсудить. Кто мог бы напомнить об этом.
Он чувствует, как горло сжимается, и появляется тошнота.
Воспоминания уносят еще дальше. Он видит маленькую девчонку с гордо поднятым носом и огромной кучей локонов на голове.
Кого-то из грязнокровок убьют, по мне, хорошо бы Грейнджер.
Поганая грязнокровка.
Закрой свой грязный рот.
Он изо всей силы закусывает щеки внутри, глядя на отвратительное слово «Грязнокровка», высеченное на нежной руке.
Осознание глупости и безысходности ситуации, в которой он оказался, накрывает его с головой, и он снова поднимает глаза на нее.
На что он вообще рассчитывал? На что? Мерлин, как же было глупо даже попытаться мечтать. Мечтать о том, что все осталось в прошлом. Мечтать о том, что все происходящее — новая, другая жизнь. Мечтать о… ней?
Почему так больно?
Драко смотрит на Грейнджер. Картинки в голове тут же сменяются.
“Я же говорила! Мы сможем!” Грейнджер, бросающаяся ему на шею, счастливая после сообщения от Макос.
Она же. Теплая и такая красивая, спящая на его плече на пляже.
“Пойдем танцевать?” Он протягивает руку, и она, улыбаясь, касается его.
“Возможно, потому, что ты тоже не остался собой десятилетней давности”.
Какого черта, Грейнджер?
— Какого черта, Грейнджер? — он повторяет за своими мыслями.
— Что? — она удивленно смотрит на него.
— Ты… ты должна уйти.
— Что?
— Какого черта ты делаешь здесь со мной, а? Грейнджер, ты в своем уме?
— Я не понимаю…
— Чего ты не понимаешь? — он судорожно трясет ее руку и смотрит на розовую надпись. — Грейнджер, что это? Ты вообще помнишь этот день? Ты не понимаешь? Ты сидишь в комнате с человеком, который сделал это, — он демонстративно упирается взглядом в буквы.
— Это сделал не ты.
— Мерлин, да какая разница?! — он сжимает ее руку сильнее и кричит прямо в лицо. А потом отпускает и встает, отворачиваясь. — Я был там. И я не сделал НИЧЕГО.
— Ты не мог…
— Грейнджер, очнись! Какая разница? Боже, ты мазохистка? — поворачивается к ней и кричит, размахивая руками. — Может, ты нездорова? Грейнджер, я унижал тебя всю твою жизнь. Моя тетка чуть не убила тебя, Мерлин! Я стоял там и смотрел. Что с тобой не так, а? Моя семья и я пытались извести таких, как ты, веками. Что за дерьмо с тобой происходит? Это какая-то реабилитация пожирателей? Или ты просто сумасшедшая? Почему ты здесь?
— А почему ты здесь, Малфой? — говорит она спокойно.
— Причем тут я?
— Да потому что мы сидим здесь по одной и той же причине! — она бросает эту фразу ему в лицо и замолкает. Плечи вздымаются, она рвано дышит. Как и он сам. — Покажи мне.
— Что?
— Покажи мне свою. Метки нет, но я знаю, что она не удаляется. Дай мне руку.
— Грейнджер…
— Дай руку!
— Уходи, Грейнджер.
— Дай! Мне! Руку! — она просто орет на него.
Он хмурится и смотрит на неё. Почему бы просто не выставить ее, рана обработана. Не выставить или самому не свалить к чертовой матери, пытаясь забыть о ней, пытаясь забыть обо всех этих днях. Потому что это не его жизнь.
Но вместо этого он подходит и опускается перед ней на колени. Снова.
Она аккуратно берет руку, и Драко почти готов закрыть глаза от того, насколько нежны ее прикосновения. Другой вытягивает палочку.
— Фините.
Чары исчезают и на свету проявляется метка. Череп со змеей. Со смерти Волад-де-Морта она больше не движется. Драко бросает взгляд на предплечье и кривится. Метка находится на видном месте, но он видит ее нечасто, она почти всегда скрыта. Этот утренний ритуал стал ежедневным уже очень давно.
Грейнджер проводит пальцем по контуру черепа, потом обводит змею. Медленно, изучающе. Он смотрит на нее.
— Не такая уж она и страшная. Особенно, когда змея не ползает, — она ухмыляется.
Драко качает головой. Она держит его левую руку своей. На обеих шрамы, почти на одном и том же месте.
— У каждого из нас они свои, да? — она вздыхает, будто обдумывая следующую фразу, а потом говорит, — это не наша, война, Драко. Не твоя и не моя. Я знаю, почему ты не вмешался в поместье. Я поступила бы
