— Ты проследишь, чтобы все было закончено, правда, Билли? — умолял он. И она всегда обещала.
* * *
Однажды днем в начале мая Мосс отправился в спальню без уговоров. Билли позвала начальника группы проектировщиков. От беспокойства глаза у нее потемнели.
— Мне кажется, сегодня вы со своими людьми могли бы закончить пораньше, Джо. Моссу совсем худо.
— Мы только немного приберем здесь, Билли, и пойдем. Всю эту неделю он плохо выглядел. — Грузный мужчина горестно покачал головой. — Может, ему лучше лечь в больницу, как вы считаете?
— Нет, Джо. Он не хочет. Каждый день состояние его здоровья приходит проверять доктор Мак-Дермотт. Вчера он сказал мне, что у Мосса уже затронуты почки. Теперь недолго осталось.
— Идите к нему, Билли. Я здесь обо всем позабочусь, а перед уходом сниму телефонную трубку с рычага, чтобы ничто его не беспокоило.
— Спасибо, Джо. — Ее глаза уже устремились к двери спальни. — Поблагодарите за все ваших коллег, и, думаю, они могут не приходить в ближайшие несколько дней. Я буду держать вас в курсе.
Следующие три дня Билли не отходила от Мосса. Он больше не мог встать с постели и пробовал лишь слабо шутить, что стал беспомощным и бессильным, как котенок. Пол Мак-Дермотт рассказал Билли, чего ожидать, и хотел прислать ей сиделку в помощь, но Билли отклонила предложение.
— Я дам вам знать, когда мне понадобится помощь, а пока я справлюсь сама.
— Я бы хотел, чтобы вы позволили мне поместить его в больницу. Он не в состоянии возражать. Так было бы легче для всех.
— Может быть, для кого-то и легче, но не для Мосса, а считаться следует только с ним.
* * *
Мосс лежал в постели Билли, заходившее солнце пронизывало занавески. Темные тени залегли под глазами. За последние месяцы он сильно похудел, но все еще оставался красив, а голубые глаза горели огнем целеустремленности. Билли тихо сидела в своем кресле, пока он спал, изучала его лицо, запечатлевая его в памяти. Смерть стояла у дверей, и никакие молитвы или отрицание близкой кончины не могли бы прогнать ее прочь.
— Билли… — Звук ее имени в тишине испугал Билли. Голос Мосса казался более громким, что-то от прежней жизненной силы еще оставалось в нем. — Билли, подойди и ляг рядом со мной. — Это был и вопрос, и в то же время мольба.
Она прилегла на постель рядом с ним, положила голову ему на плечо, рукой обхватила за талию.
— Пора попрощаться, так ведь, Билли? С душевной болью я покидаю тебя. Последние несколько месяцев показали мне, что именно мы могли бы иметь все эти годы. Если бы только я впустил тебя в мою жизнь.
— Чш-ш-ш. Ты не должен говорить такие вещи, Я все это уже знаю, Я многое знаю, дорогой.
— Дорогой? Я дорогой?
— Ты моя первая любовь, Мосс. Знаешь, как говорят, первая любовь — последняя любовь.
Он кивнул, боясь, что голос изменит ему. Но, помолчав, добавил:
— Но есть и другая любовь, Билли. Другой любви в твоей жизни хочу я для тебя, Я знаю, что Тэд и ты значите друг для друга, и хочу, чтобы оба вы обрели счастье. Я был черствым, глупым человеком, и очень сожалею об этом.
— Не нужно просить прощения, Мосс. Я так рада, что мы провели время вместе, успели узнать друг друга и понять, почему когда-то полюбили друг друга.
Несколько долгих минут прошло в молчании. Целая вечность.
— Билли? — прошептал Мосс. — Я боюсь. Не знаю, что меня ждет… там.
Билли кусала губы, прогоняя слезы, заглушая рыдания. Она погладила его по щекам, притворяясь, что не чувствует влаги под своей ладонью.
— Не бойся, Мосс. Верь. Те, кого мы знаем, кого любим, ждут там, чтобы тебе помочь, чтобы встретиться с тобой.
— Ты в это веришь? — Мосс дышал с трудом, казалось, ему не хватает воздуха. — Расскажи мне.
— Я верю, дорогой. Верю, что однажды снова увижу Райли. И Сета, и мою мать. Все, кто ушел раньше, они ждут.
Мосс кивал, соглашаясь, принимая ее веру, как свою собственную. Успокоившись, повторил каждое из имен, все время возвращаясь к Райли.
— Молись за меня, Билли. Папа любил повторять свои поговорки о благодетельной силе молитв доброй женщины.
И снова молчание. Дыхание Мосса становится равномерным — он делает долгие и глубокие вдохи и выдохи, — потом сбивается на прерывистое и снова восстанавливается. Как бы ни пыталась она удержать мужа в этой жизни, она понимала, что силы оставляют его. Он снова открывает глаза, как будто в последний момент возвращает себя из вечной тьмы.
— Я люблю тебя, Билли, люблю всем сердцем.
— Я знаю, Мосс, я знаю.
Такими были его последние слова, обращенные к ней. Слова, которые она будет помнить до конца своих дней. Слова, которые следовало сказать много лет назад. И наконец он сказал их.
* * *
Дадли Абрамсон, юрист семьи Коулмэн, должно быть, стар, как сам Моисей, думала Билли, наблюдая, как он открывает свой портфель. Костлявые пальцы перебирают жестко похрустывающие бумаги, пока в конце концов не раскладывают их в нужном порядке. Маленькие глазки под кустистыми белоснежными бровями обегают комнату. Ознакомление родственников с завещанием — его любимый юридический акт. Ему нравилось смотреть на алчные лица, разочарованные лица, лица, озарявшиеся искренним удивлением. С этим собранием сюрпризов не будет. Завещание Мосса Коулмэна составлено сухо и коротко, оспаривать будет нечего. Он чувствовал некоторое разочарование. И все-таки завещание есть завещание, оно сразу приводит людей в чувство, заставляет стряхнуть горе. Юрист откашлялся и пригладил редкие волосы.
— Собрались ли сегодня все, кому я разослал письма? — Он огласил список: Билли, Мэгги, Сьюзан, и после секундной заминки — Сойер. Он почувствовал, как раздражена Мэгги, и рассердился. Всем известно, что Сойер Коулмэн незаконная дочь Мэгги. Он презрительно засопел. Им это придется не по нраву, совсем не по нраву. Старик повеселел. Когда он заговорил снова, то голос его звучал все еще тонко и пронзительно, но при этом как-то задиристо, будто бросая им вызов и ожидая возражений. Зачитал обычную юридическую формулу и перешел к сути дела. Перечислил мелкие дары и суммы, затем, после паузы — для пущего драматического эффекта — поправил очки в металлической оправе на костистом носу и продолжил: — «Моей дочери Мэгги — сумма в десять тысяч долларов. Такая же сумма, в десять тысяч долларов — моей дочери Сьюзан. Всю мою недвижимость — моей жене Билли». Таково завещание, леди и джентльмены. Имеются ли вопросы? — Ему всегда нравилась эта часть, потому что вопросы возникали всегда. Юрист ждал, откинувшись в кожаном кресле.
В душе у Мэгги поднялась настоящая буря. Она надеялась, что хоть на этот раз справедливость восторжествует. Надо было не обольщаться, с горечью подумала она. Да как он смел? Ей швырнули десять тысяч долларов — это уж слишком! Оскорбительно. Значит, столько она стоила, по мнению ее отца? Все эти годы, эти слезы, эта ненависть… ради чего? Ради десяти тысяч долларов и возможности навещать могилу отца в любое время. Тысяча проклятий на твою голову, мама: как ты могла допустить, чтобы он так поступил со мной? Все наши разговоры так и остались разговорами. Тебе всегда было наплевать, потому что иначе ты бы не позволила отцу так обойтись со мной. Ну что ж, с этого момента я вступаю в войну. Одна из нас истечет кровью, и ею окажешься ты.
