«Дорогой Фредди!
Я скоро приеду в Лондон. Не злорадствуйте. Буду рада встрече с Вами. Возможно, Вам следует позаботиться о специальном разрешении на брак?
Айви».
Ева не сомневалась, что Фредерик поймет, как нелегко далось ей это решение. И, конечно же, будет злорадствовать.
Ева отдала Хенни письмо, чтобы та отнесла его в лавку Постлуэйта. Почтовый дилижанс должен был отвезти послание в Лондон лорду Лайлу. Зная Фредди, Ева предположила, что тот велит вставить его в рамку и повесить на стену.
Теперь Хенни следила за тем, как, готовясь к отъезду в Лондон, укладывают в дорожные сундуки вещи Евы.
– О, это белое муслиновое платье… вы надевали в тот день, когда преподобный впервые пришел в наш дом. – Она высоко подняла платье, чтобы показать его Еве. – Помните?
Ева с подозрением нахмурилась, глядя на Хенни.
– Да, я помню.
– Вы были чудо как хороши в нем. А это… зеленый шелк. В нем вы танцевали на городском балу.
– Я помню, Хенни.
Подойдя ближе, Ева взяла в руки зеленое платье и с нежностью прижала его к груди – так баюкают больного ребенка.
– А в чем вы пойдете завтра в церковь?
Ева недоверчиво подняла брови.
– Мы… не пойдем завтра в церковь.
– А я скажу, что вы трусиха, если у вас не хватит духу пойти туда в последний раз.
– Ты любишь обзывать меня по-всякому, – со вздохом отозвалась Ева, не принимая всерьез ворчание служанки.
– Я лишь говорю правду, миледи. Разве вам не хочется показаться на людях во всем блеске, чтобы покинуть этот городишко победительницей? Неужели вы не хотите увидеть всех местных кумушек в последний раз, прежде чем станете женой виконта? Уж тогда вы будете ходить с высоко поднятой головой и даже не взглянете на них. Вдобавок вам следовало бы пойти ради преподобного Силвейна. Ведь, в конце концов, он мне жизнь спас.
– К несчастью, – сварливо пробурчала Ева.
Хенни вела нечестную игру. Она ничего не ответила, лишь выразительно посмотрела на Еву. Но та стояла, сжимая в руках платье. Ее лицо приняло мечтательное выражение, будто она снова танцевала вальс с высоким, широкоплечим пастором.
– Он был очень добр к вам, миледи, – тихо проговорила Хенни.
И тут, к ее ужасу, глаза хозяйки наполнились слезами.
Резко отвернувшись, Ева подошла к окну и обеими руками схватилась за горло, прикрыв маленький крестик на груди. Она не хотела идти в церковь, потому что не желала встречаться с Адамом. Ева мучительно пыталась привыкнуть к мысли, что никогда больше не увидит его. Встреча с ним лишь разбередила бы рану в ее душе.
Впрочем, впереди графиню ожидали долгие годы жизни без него, долгие годы в бесплодных попытках исцелиться от любви. А мечта увидеть Адама в последний раз уже пустила корни в сердце, и вырвать ее оказалось чертовски нелегко.
Избегая пастора, она вела себя как трусиха. Хенни была права. Ева терпеть не могла показывать свою слабость.
– Ладно, – успокоившись, сказала она. – Мы пойдем. По пути из города заедем в церковь. А после службы немедленно отправимся в Лондон, ты меня поняла?
– Прекрасно, – обрадовалась Хенни. – Тогда, думаю, вам надо бы надеть лавандовое платье и шляпку с темно-лиловой шелковой лентой, и еще…
В этот миг Ева заметила двух женщин, кравшихся на цыпочках к воротам ее сада. За ними следовал мальчуган с коричневой собакой, вилявшей хвостом.
Опустив занавеску, Ева побрела вниз по лестнице.
К ней пожаловали Маргарет Лэнгфорд и Джозефина Чаринг, а с ними Поли и его собака Среда. Пес улыбался Еве своей обычной простодушной собачьей ухмылкой, в которой читалась любовь ко всему человечеству.
Маргарет Лэнгфорд пришла с корзинкой.
– Мы слышали, что вы уезжаете, и решили попрощаться, – прошептала Джозефина. – Нам вас недоставало.
– Вам нет нужды разговаривать шепотом, Джозефина. Мне тоже не хватало вас.
– Да, конечно. Просто если другие дамы нас увидят здесь, понимаете…
– Я понимаю. – У Евы невольно упало сердце.
– Я никогда, никогда не забуду вашу доброту, леди Уэррен. И я знаю, как вам нравится мое сладкое печенье. – Маргарет Лэнгфорд вручила Еве корзинку. – Я хотела подарить вам на прощание. – Ева на миг онемела, так тронули ее слова миссис Лэнгфорд. – Правда… боюсь, на этот раз печенья вышли немного тверже, чем я хотела. – Маргарет густо покраснела.
– Они как камни! – весело объяснил Поли.
Графиня перевела взгляд на Маргарет, и та уныло кивнула.
Ева задумчиво закусила губу. Потом радостно просияла.
– Я знаю, что нам делать!
И все четверо прекрасно провели последующий час, бросая печенья в мишень, которую Ева нарисовала на задней стене дома, а собака по кличке Среда с громким счастливым лаем носилась по саду и подбирала «метательные снаряды».
Ева простилась с городком Пеннироял-Грин почти так же, как встретилась с ним.
Проведя за работой несколько утомительных часов, исписав с обеих сторон кипу бумаги и разбросав по полу горы бумажных шариков, Адам закончил проповедь о братской любви. Он выбрал избитую тему, истасканную, как его сапоги. Если бы Ева Дагган вздумалось вздремнуть, эта проповедь подошла бы ей как нельзя лучше. Однако она вполне соответствовала целям Адама.
Он появился в церкви задолго до того, как Лайам Плам зазвонил в колокола. В это воскресное утро, как случалось и прежде великое множество раз, солнечные лучи вливались в окна над алтарем, освещая проповедника.
И все же… для Адама это утро могло оказаться вовсе не похожим на все предыдущие.
Или будущие.
– Доброе утро. – Он улыбнулся прихожанам.
Те сонно улыбнулись в ответ.
– Для меня большая радость видеть всех здесь сегодня. Каждый из вас в известном смысле частица одной большой семьи. А все мы знаем, что сила семьи – в ее единстве. – Адам нашел глазами детей О’Флаэрти с их матерью, и взгляд его потеплел. – Как учит нас Евангелие, «всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит»[8]. И хотя порой нам выпадают жестокие испыта…
Дверь отворилась, и в церковь робко проскользнула Ева, а следом за ней Хенни. Стараясь не привлекать к себе внимания, они тихо опустились на заднюю скамью. Хенни слабо, едва заметно кивнула Адаму.
Прошло почти две недели с тех пор, как он в последний раз видел Еву. Адам чувствовал себя Моисеем, бродившим две недели по бесплодной пустыне. Он впился в нее горящим взглядом.
Они так долго смотрели друг на друга, что возникла неловкость. Прихожане нетерпеливо заерзали на своих скамьях. Вслед за беспокойным шуршанием послышались шепотки.
С протяжным вздохом Адам оторвал взгляд от Евы и снова опустил глаза на листы бумаги. Но он вдруг разучился читать. Глаза жгло. Бессмысленные слова проповеди дрожали и расплывались, ускользали.
