— Джордж, пожалуйста, — прошептала Элизабет.
— Нечего на меня шикать! Я у себя дома и буду говорить, что хочу.
— Изабель, почему ты не вышла замуж за отца своих детей? — решилась спросить Элизабет.
— Наверное, он женат, — заплетающимся языком произнес Джордж. — Наверное, из этих… голливудских жиголо. А может, она и сама не знает, кто их отец.
Изабель с трудом сдержалась, чтобы не взорваться.
Вскочила на ноги.
— Пожалуй, я пойду.
— А в общем, какая разница, — продолжал Джордж. — Кто бы он ни был, их отец, ты об этом горько пожалеешь.
— Нет! — вызывающе крикнула Изабель. — Марк и Мелисса — мои дети. Они красивые, одаренные, и я их люблю.
— А будешь ты их любить, когда они перестанут быть красивыми и одаренными? Когда станут ненормальными, как я?
Изабель смотрела на него с презрением.
— С какой это стати они станут ненормальными?
— Потому что они мои внуки. Потому что они на меня похожи. Ты сама это сказала. Ты тоже похожа на меня, Изабель. И ты станешь такой же.
— Хватит, отец. Ты сам не соображаешь, что говоришь. Несешь какую-то ерунду. Ты просто пьян.
— Изабель! — в ужасе вскрикнула Элизабет. — Как ты разговариваешь с отцом!
Изабель сжала губы и положила фотографии обратно в сумку.
— Замолчи! — зарычал Джордж на жену. — Конечно, я слишком много выпил. Я всегда слишком много пью.
Я паршивый пьянчуга. А начал я пить потому, что от этого мне становится легче. Голове помогает. — Он обращался к Изабель, очевидно, желая добиться, чтобы она его поняла. — Голова как бы размягчается и перестает болеть. Головокружение прекращается. Видишь ли, я сумасшедший. У меня болезнь мозга. И ты скоро почувствуешь то же самое, — удовлетворенно добавил он.
Элизабет рванулась вперед, желая возразить. Изабель жестом остановила ее.
— Не говори так, отец. У тебя бывают приступы, но ты не сумасшедший. У тебя в мозгу все перемешалось.
Тебя ранили на войне, ты что, не помнишь?
— Нет, не помню. Потому что этого не было.
— Ну как же так, Джордж! — вмешалась Элизабет. — Тебя сбили с самолетом. Ты держался так мужественно. Ты что, не помнишь про свои медали? И про то, как король прикалывал их…
— Ты знаешь не хуже меня, откуда взялись эти медали. Ты сама купила их, целый набор, вместе с коробкой.
Я прочитал имя на крышке, прежде чем ты ее выбросила.
Полковник Эдвард Каммингс, Д.С.О. Армейские медали, авиация тут ни при чем. Не очень чистая работа, Элизабет. Даже это ты не смогла сделать как следует.
Элизабет съежилась в кресле, горестно глядя на него широко раскрытыми глазами.
— Но ведь король…
— Да как я мог попасть в этот чертов Букингемский дворец? Я же чокнутый… Со мной тут же случился бы этот чертов приступ.
«У меня бывают приступы», — вспомнила Изабель слова Кристиан. Что-то внутри у нее словно разорвалось, и теперь она истекала кровью.
— Я не верю этому. Ни одному слову не верю.
— Не хочешь, не верь. Но это правда. Мой самолет не сбивали. Я никогда в жизни не летал. Я даже в авиации не служил. Меня признали непригодным. — Глаза его сверкнули. — Я родился ненормальным. Так же как ты и твои сестры. Рано или поздно с вами со всеми это произойдет. Так же как со мной. И с твоими детьми тоже. Ты не спасешься. Никто от этого не спасется.
Лицо его потемнело. На скулах выступили яркие пятна. Голос понизился до шепота.
— Сначала слышишь какой-то тихий голос. Потом он становится громче… какие-то слова, которые ты не можешь различить, не можешь понять… голос становится громче, переходит в крик, а ты не можешь ничего понять… и начинаешь сам кричать в ответ. А потом начинаешь падать. И падаешь, падаешь, без конца. Если выпить стаканчик-другой, становится легче. Потом еще и еще, пока не напьешься пьяным или не сойдешь с ума. И так день за днем. Пьешь и думаешь: ну сколько еще можно выдержать?
Он встал, и его качнуло. Еще секунда, и он свалился бы прямо на столик.
Элизабет пронзительно закричала:
— Джордж! О, Джордж, пойдем, я уложу тебя в постель. Ты устал. Пойдем, мамочка о тебе позаботится.
Пожалуйста, дорогой, приляг, отдохни.
Джордж Уинтер указательным пальцем ткнул в сторону Изабель:
— Вы все сбежали. Оставили меня одного.
— Ты не один, Джордж, — увещевала Элизабет.
Он не обращал на нее внимания.
— Это все твоя вина. Из-за тебя и остальные сбежали. Кристиан… и моя Арран.
Неверной походкой он направился из комнаты.
Потом обернулся, сверкнул на Изабель яростными глазами.
— Ты еще об этом пожалеешь, Изабель. Зря ты завела этих… этих… — Он так и не смог подобрать подходящего слова. — Вот подожди, еще увидишь.
Как автомат, ехала Изабель обратно в Лондон сквозь завесу темноты и дождя, не имея представления о том, где находится, пока неожиданно не оказалась в центре эстакады Найтсбридж, в четверти мили от дома.
Это не правда. Просто не может быть правдой…
Этому нельзя верить, нельзя! Но тут она вспомнила потрясенное лицо матери в тот момент, когда у нее на глазах рассыпалось хрупкое сооружение из лжи, возводившееся столь долго и тщательно. Это правда… Отец ненормальный, а мать всю жизнь лгала. Изобрела для него целый фантастический мир — мир героя войны, в котором его сумасшествие не только объяснялось объективными причинами, но даже являлось предметом гордости.
Войдя в свою квартиру, Изабель первым делом налила себе большой стакан водки со льдом. Немного успокоившись, прошла в спальню к близнецам. Мисс Мак-Тэйвиш уже уложила детей. Изабель подняла их, несмотря на все протесты няни, и стала в ужасе разглядывать малышей, всматриваться в их сонные карие глаза, отыскивая в них признаки будущего безумия. Потом взяла их в гостиную играть. Дети так перевозбудились, что разгневанная няня не могла их уложить еще долгое время после полуночи.
Тогда это и началось для Марка и Мелиссы — чудесные пробуждения, игры за полночь, ужин вместе с мамой на кухне в два часа ночи. С этого и началась вакханалия обожания, потакания, неумеренной заботы. Для самой же Изабель наступило время непрестанной тревоги за малышей. Порой она просыпалась среди ночи, вся в холодном поту, бежала в спальню к близнецам, наклонялась над их кроватками. В панике смотрела на Мелиссу, которая всегда спала на спине, раскинув ручонки, шумно дыша через рот. На Марка, тихо лежавшего на боку, свернувшись калачиком, подложив кулачки под подбородок. Глядя на их румяные щечки, спутанные черные кудри, маленькие крепкие тела, она чувствовала на своих плечах невыносимое бремя, как свинцовый груз.
И страшное одиночество. О Боже, что же она наделала?
Зачем оставила этих детей в легкомысленной надежде, что они зачаты от Дэвиса? И сколько времени у них еще осталось, пока проявится безумие?
