И страшное одиночество. О Боже, что же она наделала?
Зачем оставила этих детей в легкомысленной надежде, что они зачаты от Дэвиса? И сколько времени у них еще осталось, пока проявится безумие?
Вернувшись в Лос-Анджелес, она повела детей к самому известному невропатологу. Предварительные обследования показали, что у малышей абсолютно все в норме. Врач сказал, что более тщательное исследование не требуется.
— Сделайте! — кричала Изабель.
— Моя дорогая мисс Уинн! Марк и Мелисса — нормальные здоровые дети. Может быть, развиты не по возрасту. Забудьте об этом.
Однако Изабель не могла успокоиться. Возможно, у отца в молодости тоже все было в порядке. Кто знает…
Впервые Изабель пожалела о том, что не вышла замуж. Хоть с кем-нибудь можно было бы разделить свою тревогу. Вечерами она брала с собой в постель стакан водки и долго лежала без сна, глядя в потолок, чувствуя отчаяние и одиночество. Она стала нервной, раздражительной. Работала все больше и напряженнее. Однако чем больше она зарабатывала, тем больше тратила. Ей ничего не удавалось сберечь на черный день. Как белка в колесе…
Так, в бесконечной работе и вечной спешке, шли годы. Она постоянно чувствовала усталость и одиночество. Если бы можно было поделиться своей тревогой с сестрами! Но она боялась за них. Неизвестно, как на них это подействует, особенно на Кристиан.
Собирая вещи, чтобы ехать во Флориду на пышную свадьбу Кристиан, где они с Арран будут подружками невесты в зеленом и кораллово-красном кринолинах, Изабель думала о том, что сейчас у Кристиан, пожалуй, дела складываются лучше всех из них троих. Бесследно прошли ее приступы клаустрофобии. И она больше никуда не убегает.
Зазвонил телефон. Кто это может быть так поздно?
Наверное, уже одиннадцать.
В трубке раздался громовой голос разъяренного Сэма Старка. Казалось, трубка сейчас взорвется от оглушительных раскатов. Изабель слушала его с упавшим сердцем.
— Она исчезла! Сбежала, и все! Она у тебя?
Итак, Кристиан снова пустилась в бега.
Лудо Корей положил локти на штурвал, опустил голову на руки, прикрыл глаза. Он сошел с ума, это точно.
Внизу в кубрике спит бывшая невеста Сэма Старка, которую он, Лудо, повинуясь внезапному импульсу, уговорил отказаться от этого брака, от жизни, полной роскоши, и поплыть в Пуэрто-Рико с ним, абсолютно незнакомым человеком.
Незнакомым ли?.. Как только он ее увидел, произошла странная вещь. Он ее узнал. Вот та, которую он ждал всю жизнь, сам того не сознавая. И она тоже его узнала, он это понял. И он не пытался ее обмануть, честно предупредил о том, что их ожидает.
— Путешествие до Сан-Хуана займет как минимум две недели. Мы будем плыть в Атлантике, в открытом море. Это совсем не похоже на увеселительную прогулку вокруг Багамских островов. Я должен доставить товар в срок, и я не остановлюсь, что бы ни случилось.
Кристиан соглашалась на все.
— Я никогда не плавала в открытом море, чтобы земли не было видно. Это так интересно.
Похоже, ее нисколько не пугало и то, что она будет на корабле наедине с ним.
Несмотря на полное отсутствие опыта, она оказалась прекрасным помощником. Слушала все, что он говорил, задавала разумные вопросы и отлично все исполняла.
Лудо взял курс на остров Провидения, к северному его мысу.
— Ты когда-нибудь вела корабль по компасу?
Конечно, ей никогда не приходилось этого делать, однако она оказалась способной ученицей и стояла за штурвалом, пока Лудо налаживал паруса. Она простояла на мостике два или три часа, до тех пор пока ее не накрыла волна Гольфстрима. Испуганно вскрикнув, она ухватилась за перила.
Лудо отправил ее вниз отдохнуть.
— Очень многих тошнит в первую ночь в открытом море. Особенно если они перед этим много пили и ели.
Гольфстрим — коварная штука.
Он сидел за штурвалом, слыша, как внизу включили и выключили свет. Вот она разделась и легла, свернувшись в спальном мешке.
Потом остались только темнота, плеск волн, завывание ветра и он сам, сидевший за штурвалом, дивясь собственному безумию. Куда ведет его судьба на этот раз?
На третью ночь поднялся сильный ветер. Лудо поставил тройные рифы на парусах. И все равно они словно летели по воде, перескакивая с одной волны на другую под черными тучами и резкими порывами ветра. Лудо и Кристиан почти не спали. Автопилот в такую погоду ненадежен, приходилось все время следить за штурвалом.
Питались они разогреваемыми в спешке баночными супами, говяжьей тушенкой, консервированной ветчиной, крекерами и растворимым кофе, куда изредка добавляли рома, чтобы поддержать силы. Ночами они сменяли друг друга на двухчасовых вахтах. Кристиан сидела за рулем, пока Лудо рядом спал как убитый. Смотрела вверх на звезды, на темные треугольники парусов, движущихся сквозь мерцающие созвездия, словно гигантские рыбы во флуоресцирующем море. Никогда в жизни не чувствовала она такой усталости. Невыносимо болели мышцы, о существовании которых она раньше и не подозревала.
И никогда еще она не была так счастлива.
Состояние похмелья полностью прошло. Голова прояснилась, тело казалось собранным и готовым на все.
И она постоянно чувствовала зверский голод. Привыкшая к ежедневной диете из шампанского, черной икры, копченой лососины и филе миньон, она теперь жадно поглощала консервированную ветчину и засохшие крекеры, запивала их теплым пивом и наслаждалась этим.
В первые дни они с Лудо говорили только о том, что касалось сиюминутных дел. Однако по мере того как утихал шторм, они стали, вначале с осторожностью, разговаривать о себе. И теперь Лудо знал все, что Кристиан сочла возможным рассказать ему о своей жизни, о семье и об Эрнесте Уэкслере. Кристиан тоже узнала кое-что о Лудо.
Правда, совсем немного.
Лудовико Гименес родился в Сан-Хуане, в грязном бараке недалеко от крепости Эль-Морро. Он мало что помнил из детства. Только постоянный голод да окрики толстой неряшливой женщины с черными волосами, вероятно, его матери. И постоянную ругань бесчисленных мужчин, прошедших через ее жизнь. Около семи лет он убежал из дома. Питался отбросами из мусорных ящиков, спал на скамейках или в траве. Воровал вместе с такими же беспризорниками. Он попал в шайку, где его научили обрабатывать туристов в богатых районах вблизи Кондадо-Бич. В часы пик он появлялся перед окном автомобиля с маленьким подносиком, на котором лежали жевательные резинки, с глазами, полными слез, и начинал умолять водителя: «Я очень голоден, сэр, и мама лежит больная, а сестре требуется операция. Пожалуйста, купите жвачку, сэр». В большинстве случаев автомобилист, преисполнившись жалости к несчастному ребенку, доставал бумажник, и тогда цепкие пальцы мгновенно выхватывали его, а сам воришка исчезал, ловко петляя между движущимися машинами. Водителю оставалось лишь посылать проклятия ему вслед.
