Ознакомительная версия.
Юра никогда не видел до сих пор, как слепая, нерассуждающая ненависть захлестывает людей, и ему не по себе становилось, когда он понимал, что это чувство пришло в повседневную жизнь всерьез и надолго.
– Суки, что делают, а?! – воскликнул Валера в темноте операционной.
Застонал раненый. Гринев молчал. Он не знал, что ответить Валере, но думал не об ответе, а о том, что на операционном столе лежит человек с открытой раной.
Дверь операционной скрипнула, пахнуло холодным воздухом.
– Ты здесь, Юр? – услышал он и ответил в темноту:
– А где мне быть? Боря, я ничего не вижу.
– Надо думать! – хмыкнул Годунов.
Операционная тут же осветилась неярким желтым светом: Борис включил фонарик.
– Только в глаза мне не свети, – предупредил Юра. – Свети на руки.
Оказывается, у Борьки в руках было целых два фонарика. Он высоко поднял их над столом и скрестил лучи над операционным полем.
– А ты говорил: «Пижон, американским фонариком понтуешься!» – приговаривал Борька.
– Разве я такое говорил? – удивился Юра.
– Ну, может, и не ты. Плохой разве коповский фонарик? Нью-йоркская полиция говна не держит!
Он что-то еще болтал бодрым тоном все время, пока Юра стоял над раненым. Но как только операция закончилась, Борька побледнел так, что это было заметно даже в полутьме.
– Я на улицу выйду, Юр, воздуха дохну… – судорожно сглатывая, пробормотал он. – Ну и амбре тут у вас от гноя!
Когда Юра вышел к нему на крыльцо, Годунов выглядел уже посвежее: ввалившиеся от скудного блокадного рациона щеки слегка порозовели. Гринев сел с ним рядом, тоскливо спросил:
– Покурить нет у тебя, конечно?
– Возьми, я тебе полсигареты оставил, – ответил Борька. – Меня от курева мутит что-то… Что ж мы делать будем, а, Юра? – Да что, – пожал плечами Гринев. – Что и теперь. Ты можешь предложить что-нибудь более радикальное?
– Я о том и говорю, – кивнул Борис. – Хоть мы тут костьми ляжем – толку-то? Сколько еще пограничники смогут весь город кормить? Еще немного, и дети с голоду помирать начнут. По двадцать грамм муки на сутки – это как? Главное, – загорелся он, – продуктов-то в деревнях до хрена, привезти не на чем! Я сейчас только в администрации был. Смотрит, гад, ясными глазами: «Нэту бензина, понимаешь, дорогой?» – а у самого братья по всему городу на «Жигулях» гоняют… Как будто никто не видит!
– А ты спрашиваешь, что делать будем, – усмехнулся Гринев. – Свечи надо достать для операционной.
– Мы с тобой завтра на водосборник съездим, глянем, правда ли, что он охраняется, – сказал Борис. – А то мне сдается, что нету там никакой охраны, брешет начальничек. Тогда ж ведь и бомбить не надо, кинуть какую-нибудь отраву в водосборник, и дело с концом. – Он помолчал и выговорил наконец: – Пора нам с тобой валить отсюда, Валентиныч…
– То есть?
– Да ты послушай! – заторопился Годунов. – Ну что мы тут сидим с тобой, как Чип и Дэйл? Все, Юрка, ничего не может больше сделать Красный Крест! Даже на начальничка-гада повлиять. Он мне скажет: а кто тебя сюда звал? – и будет прав. Фиг ли ему объяснять про Женевскую конвенцию и добровольную помощь! Вывозить отсюда надо людей. Технику подогнать к ущелью, поставить коридором, чтоб не перестреляли всех по дороге. Баржи к берегу, военными кораблями их прикрыть и людей вывезти морем.
– Стратег ты, Боря, – невесело усмехнулся Гринев. – Лампа ты моя бестеневая! Президенту напишешь?
– Что я, дурак? – обиделся Борька. – Наше дело – наводку дать, а МЧС уж пробьет… Теперь все-таки не то, что раньше было, такого беспредела, как в Армении, все-таки нету. Что мы, зря четыре года долбаем эту стенку? Я, Юр, еще ведь и в Приднестровье насмотрелся весной… Всяким возможностям есть предел, вот и нашим настал. Собирайся, Валентиныч, – сказал он. – Тем более и отпуск твой кончился давно. Отдохнул, и хватит… Проверим завтра водосборник – и пора. Я не я буду, если через месяц на баржи всех не погрузим!
– Ладно, – кивнул Юра, вставая. – Пойду, пока бомбить не начали, там уже следующего привезли.
Собрались они, конечно, не завтра, и даже не послезавтра, но Годунов оказался прав…
Юра вздрогнул, почувствовав Женины руки на своих плечах. То ли он задумался так глубоко, то ли она вышла совсем неслышно, обняла сзади.
– Почему же ты не спишь? – спросила Женя, наклоняясь к нему.
– Не знаю. – Юра отбросил докуренную до комочка самокрутку, щекой прижал Женину руку к своему плечу. – Не спится, вспомнил…
– Что ты вспомнил? – Она села рядом на широкий пенек. – А ты мне расскажи – и забудешь.
– Ты думаешь? – улыбнулся он. – А может, я не хочу забывать?
– Значит, не забудешь, – не стала она спорить. – Но ты расскажи, Юра. Я все равно спать не могу, когда ты так сидишь один…
А он не сидел один. Он был с нею, даже когда ее не было рядом. Впервые в жизни Юра не чувствовал одиночества, и ему было так хорошо, как никогда в жизни.
Женя шла вслед за Юрой к морю. В тех местах, где спуск становился круче, он останавливался, подавал ей руку и ждал, пока она съедет на корточках по скалистому склону.
Было уже совсем тепло, она даже куртку расстегнула. Но от тепла туман становился еще плотнее, опускался ниже, обволакивая все вокруг.
И Жене хорошо было идти в этом сплошном тумане. Очертания деревьев и скал казались нереальными, таким же нереальным казался весь мир. И вся ее прошлая жизнь была теперь еще менее реальна, чем эти скалы и деревья… И сама она была так же мало похожа на себя прежнюю, как туманные абрисы предметов – на свои отчетливые прообразы.
Не было ни прошлого, ни будущего, все растворилось в тумане, и осталась только Юрина рука, за которую Женя то и дело хваталась, спускаясь к воде залива Мордвинова. Держа ее руку в своей, Юра слегка сжимал пальцы, и она сразу чувствовала их незаметную гибкую силу.
Они наконец спустились к самому берегу. Ни неба, ни горизонта не было видно в сплошной белесой мгле. Но все-таки было заметно, что льда уже нет у берега. Прибей сюда льдину не три дня назад, а сегодня, им пришлось бы добираться вплавь.
Юра подошел к самой воде, чтобы забросить донку, а Женя замешкалась, снимая сапог, в который попал камешек.
Она смотрела, как он идет, не оглядываясь – невысокий, сутулится немного, а походка легкая, и ветер почти не треплет волосы.
Женя вспомнила, как впервые прикоснулась к темно-русым Юриным волосам, провела ладонью ото лба к затылку. Они были сухие и жесткие, как трава, и такие же живые – невозможно руку отнять…
Пока она вспоминала об этом, Юра отошел на десять шагов, не больше, и сразу исчез в плотном тумане. Женя взглянула туда, где он только что стоял, и ей стало страшно.
Ознакомительная версия.
