– Понимаю, – кивнула Валечка, – сушины – это что? Алик недовольно поморщился, он не любил, когда его не
понимали сразу.
– Неважно. Я свалил пару деревьев, а потом приготовил пюре по принципиально новому методу.
– Ты? Сам? Как приготовил?
– Ты не поймешь…
– Здорово, молодец, – немного грустно сказала Валечка.
– Я сейчас больше не буду рассказывать. У меня есть записи, дневник похода. Можешь потом посмотреть, если хочешь. Только не все, а то, что я скажу.
– Конечно, – согласилась Валечка и подумала: «Вот и все… но ведь я же этого и хотела…»
Из дневника похода – той части, которую Алик разрешил прочитать Валечке.
«День первый.
Лыжни не было, и нам пришлось тропить вверх по склону, при этом увязая по колено. Мне мерещилось, что нас сметает лавиной, но это был всего лишь шквальный ветер с мокрым снегом. Я нес котел. Я дошел до верха с первой партией штурмующих гору. Я штурмовал гору с котлом. Два раза сорвался, вместе с котлом. На третий раз снял лыжи и штурмовал склон пешком.
День второй.
…Мы продолжили путешествие по обледеневшему маршруту с соответствующими трудностями: при сильном порывистом встречном ветре, по насту, а местами и по льду. Мы прокладывали серпантин вверх, ежеминутно рискуя сорваться вниз. У гряды булыжников я сорвался вниз, меня поймал Гришка. Я не испугался. Почти. Я продолжал подъем на четвереньках (это не стыдно, так как значительно более стыдно заставлять остальных ждать). Мы с Гришкой первыми взяли перевал.
День третий.
Я готовил пищу по новейшему методу, основанному на настаивании на медленном огне с добавлением снега и отчерпывании лесопродуктов. Всем понравилось, Гришка съел две порции.
Гришка поспорил со мной на лимонад, что я не смогу прогуляться босиком по снегу. С Гришки лимонад.
Вечер провели в увлекательной пилке-колке сушины, что было сопряжено с песнями и прицельным метанием чурбанов вниз по склону.
День четвертый.
Пробирались в сторону Рамзая. У Гришки ушиб ноги, я вез его на волокушах. Система «волокуши» являет собой следующее: две лыжи, скрепленные палками, и поставленная сверху рама. Спереди имеется упряжь для двух ездовых, а сзади для одного человека, чья функция заключается в замедленном движении волокуш при спуске со склонов (в просторечии «тормоз»). Сначала я вез Гришку спереди, потом сзади. Подбадривал.
…День последний.
Хочется домой, но, с другой стороны, очень хочется остаться еще на недельку.
В поезде ели печенье «Мария» и писали пулю.
Вернулись в суету городов и в потоки машин. Что ж, будем ждать следующей весны. Вернее, следующего похода. С Гришкой дружба – навсегда».
Дневник, даже эта небольшая, открытая для Валечки часть, представляет собой четко выписанный портрет Алика номер два – тип личности, характер и диагноз.
Характер спокойный, стойкий. В коллективе ведет себя безупречно, хотя держится немного обособленно, четко ощущает свою индивидуальность, отдельность. Надежный, пользуется уважением товарищей, умеет дружить. Скорее всего, будет беспощаден к врагам. О связях, порочащих его, не может быть и речи. Мыслит схематично, определениями. Отличается обстоятельностью, на каждое действие разрабатывает подробный план. Перед принятием решения изучает литературу, чертит таблицы, рисует схемы.
Недостатки. При неблагоприятном варианте развития желание всегда быть на высоте может перерасти в культ силы, а склонность к планированию – в намеренно выработанный педантизм.
Дружба с Гришкой долгое время составляла основное, самое яркое содержание внутренней жизни Алика. Гришка полюбил приходить в кладовку и часть танцевального зала на Таврической, и в этом не последнюю роль играла Валечка. Она была настоящая мама, не присваивала Гришку своим обаянием, а как бы добавляла себя к сыну, – радостно кормила Гришку, в меру расспрашивала.
Гришка рассказывал ей то, что не рассказывал Алик, – как Алик в походе вывалился из байдарки, и как они выпили, и как с девчонками на улице познакомились, и Валечка была счастлива, что ее мальчик КАК ВСЕ. Вот такой удачный у Валечки вырос сын. Валечка была права – если Бог дает детей, он дает и на детей, умным дает и любящим.
Алик был с девочками застенчив, а Гришка решителен. Гришка первым стал мужчиной – в кладовке Алика. Валечка не собиралась устраивать из своего дома притон, но просто нужно же ребятам где-то посидеть, а ей как раз нужно к подруге.
Гришка вечно одалживал друзьям деньги и постоянно находился в разных математических комбинациях – думал, где бы ему еще одолжить, чтобы дать в долг.
– Алик, а где наше полное собрание Диккенса? – однажды спросила сына Валечка.
– Гришка взял почитать, – ответил Алик.
– Взял почитать полное собрание Диккенса? – удивилась Валечка. – Надо же, и когда только он успевает столько читать…
Полное собрание Диккенса в это время находилось в самом старом букинистическом магазине города на Литейном проспекте. Гришка вскоре выкупил собрание, и с тех пор Валечка называла его Диккенсом, и Алик тоже называл его Диккенсом, пока они еще дружили.
Позже, когда они совсем подросли, Гришка часто водил на Таврическую девушек. Сначала он брал ключи у Алика, а потом ключи просто были у него всегда. И, кажется, ключи от Таврической так и остались у него… Правда, потом замки сменились.
И от их дружбы с Диккенсом остались только висящие рядом фотографии на школьной доске почета – два победителя математической олимпиады в таком-то году, давно.
Последнее детство ушло на то, чтобы не быть хлюпиком, и повзрослевший Алик, уже почти что Алексей Юрьевич, читал теперь только нужные книжки. Вместе с бескорыстной любовью к чтению ушла, исчезла и некоторая нежность души, осталась за бортом байдарки, а вместо этого появился жесткий напряженный взгляд. Но ведь все вместе не бывает…
* * *
Они стояли в прихожей втроем, не считая Мурзика.
– А? – гордо спросил Головин Валентину Даниловну, кивнув на Антошу. Алексей Юрьевич выглядел скромно довольным, как человек, сделавший все, что мог.
– А-а, – передразнила она, – на улице мороз двадцать градусов!..
Антоша вздохнул, натянул поглубже шапку с помпоном. Из шапки торчали щеки, как у младенца из слишком туго завязанного чепчика.
Валентина Даниловна повязала Антошу поверх шапки своим голубым шарфом в розовый цветочек.
Алексей Юрьевич развязал голубой шарф в розовый цветочек.
Валентина Даниловна выгнулась и, как коршун, выхватила у него шарф, повязала, взглянула грозно, готовая до конца защищать голубой шарф в розовый цветочек. Головин сдался, махнул рукой.
Антоша стоял перед отцом, замотанный, как пленный немец, глядел с вынужденной решимостью.
