— Энни? Это снова я, Ник.
— Ник, — прошептала Энни с тоской.
— Я подумал, что, может быть, я тебе нужен.
Это прозвучало очень просто, его несколько слов, но они обвились вокруг ее сердца и сжали его. Всю жизнь Энни переживала кризисы в одиночку, она всегда была сильной, всегда контролировала ситуацию и до этой минуты сама не подозревала, как ей хотелось, чтобы ее пожалели и утешили.
— Как малышка? — озабоченно спросил Ник.
Энни провела дрожащей рукой по волосам.
— Она держится. Неонатолог говорит, что с ней будет все хорошо, если только она… если она продержится хотя бы несколько недель. — Энни тихо заплакала. — Извини, Ник. Я устала, и мне страшно. Кажется, я только и делаю, что плачу.
— Хочешь послушать историю?
Энни отчаянно хотела, чтобы его голос унес ее прочь от реальности.
— Да, пожалуйста, расскажи.
— Это сказка про мужчи ну, который начи нал жизнь как шваль, находил себе пропитание в мусорных контейнерах и жил на заднем сиденье старой «импалы». После того как его мать умерла, мир дал этому пареньку один-единственный шанс, и он переехал в маленький сырой городок, о котором никогда раньше не слышал и где никто не знал о его неприглядном прошлом. Там он пошел в среднюю школу и влюбился в двух девушек сразу. Одна была солнцем, другая — луной. Он был молод и потянулся за луной, рассудив, что это тихое, безопасное место, ведь он знал, что если потянуться за солнцем, то можно сгореть дотла. Когда его жена умерла, он потерял свою душу. Он повернулся спиной к своему ребенку и своим мечтам и стал топить свою жизнь в бутылке виски. Он хотел только одного: умереть, но на это ему не хватало духу.
— Ник, не надо…
— Поэтому этот пьяница ждал, когда кто-нибудь другой оборвет его жизнь. Он ждал, когда кто-нибудь заберет его ребенка. «И тогда, — думал он, — тогда я наберусь храбрости убить себя». Только ничего этого не произошло, потому что в его жизнь вошла прекрасная принцесса. Он до сих пор помнит, как это было, помнит тот день. Дождь только-только начинался, и озеро еще было неподвижным, как стекло. Он помнит каждую подробность того дня, когда она вошла в его жизнь.
— Ник, пожалуйста…
Энни хотела, чтобы он остановился прямо сейчас, до того, как его рассказ опутает ее сердце волшебными нитями и очарует ее так, что она уже не сможет вернуться в прежнее состояние.
— Она изменила его мир, эта женщина, которая вошла в его жизнь без приглашения и потребовала от него самого лучшего. Он и оглянуться не успел, как бросил пить и сделал первые шаги к тому, чтобы снова стать отцом своей дочери, и влюбился, влюбился во второй, и последний, раз в жизни.
— Ник, ты меня топишь, — прошептала она дрогнувшим голосом.
— Я и не думал, я только хотел сказать тебе, что ты не одна. Любовь может подняться над трагедией и показать нам путь домой. Это ты меня этому научила, и теперь тебе нужен я, чтобы об этом напомнить.
Дни Энни шли один за другим в монотонном течении часов, которые она проводила у инкубатора, беспомощная и растерянная. Больница предоставила ей новую палату, еще ближе к отделению, где находилась Кэйти, но когда ночью она лежала на неудобной кровати, у нее возникало ощущение, что она находится за много миль от людей, которых любила.
Энни теперь вела отсчет времени по незначительным событиям: Натали приезжала на выходные, а в будни была в колледже, Хэнк приехал без предупреждения и каждый день приходил в больницу. Терри и Блейк навещали ее каждый день после работы. Часы тикали. Каждый день на экране телевизора, что стоял в углу комнаты, в одно и то же время появлялась Рози О’Доннел, и Энни понимала, что прошел еще один день. Пришел и прошел День благодарения. Они поели из желтых пластиковых контейнеров в пугающе пустом кафетерии консервированную индейку с подливкой. Но Энни едва замечала все это. Иногда, когда она сидела возле инкубатора, Натали становилась для нее Эдриеном, а Эдриен становился Кэйти, и в такие моменты, если Энни закрывала глаза, она не видела ничего, кроме крошечного гробика, украшенного цветами. Но потом или срабатывал будильник, или входила медсестра, и Энни все вспоминала. С Кэйти у нее была надежда.
Она постоянно разговаривала со своей малышкой: «Я сейчас сижу рядом с тобой. Ты меня чувствуешь? Тебе слышно мое дыхание? Ты чувствуешь, когда я к тебе прикасаюсь?»
— Мы принесли тебе твою любимую игру!
Энни тряхнула головой и оглянулась на дверь. В дверном проеме стояли Натали и Хэнк. Отец выглядел постаревшим. Энни устало улыбнулась. Раз Натали снова дома, значит, прошла еще одна неделя.
— Привет, ребята! Нана, как твой тест по психологии?
Натали придвинула стул.
— Мама, это было две недели назад, и я тебе уже рассказывала, я сдала его с блеском, помнишь?
Энни вздохнула. Она совершенно не помнила тот разговор.
— Ой, извини!
Натали и Хэнк сели возле кровати и начали распаковывать игру. Они все время говорили между собой, но Энни никак не могла сосредоточиться на разговоре. Она могла только смотреть застывшим взглядом на боковину кровати. Именно там должна была стоять плетеная кроватка с крошечной розовой малышкой, если бы она родилась здоровой. Энни помнила, что когда-то там стояла такая кроватка с Натали, но никогда — с Эдриеном.
Хэнк наклонился к ней и дотронулся до ее щеки:
— Энни, с ней все будет хорошо, ты должна в это верить.
— Мама, она стабильно прибавляет в весе. Я разговаривала с Моной, ну, знаешь, старшей медсестрой из ночной смены, и она сказала, что Кэйти молодчина.
Энни не смотрела ни на отца, ни на Натали.
— Ее еще никто ни разу не обнимал, неужели только я одна это понимаю?
Эта мысль мучила ее, не давала спать по ночам. Ее малышка, маленький сверточек, утыканный иголками и трубками, еще не знала заботливого тепла маминых рук, никогда не засыпала под колыбельную песенку…
— Мама, все еще будет. — Натали сжала ее запястье. — С ней все будет хорошо. Может быть…
В дверь постучали, и на пороге возникла доктор Норт, рядом с ней стояла неонатолог, доктор Овертон в зеленом хирургическом костюме. Когда Энни их увидела, у нее замерло сердце. Она не глядя потянулась за рукой Натали и крепко сжала ее тонкие пальцы. Хэнк вскочил на ноги и ободряюще положил руку на плечо Энни.
— О боже… — прошептала Энни.
Дверь снова открылась, и в комнату в шуршании полиэстера вплыла статная медсестра в белом халате по имени Хелена. У нее на руках был маленький сверточек в розовом одеяльце.
Доктор Норт остановилась у изножья кровати.
— Вы хотите подержать свою дочь?
