– Однако!
– Извините, я отнял у вас своей пустой болтовней так много времени…
– Ничего, иногда с тобой интересно побеседовать, – ответила Джастина, вставая.
Поднялся и Сол.
– Уже поздно. Позвольте, я провожу вас до дома, миссис Хартгейм.
Они вышли, и в ушах Джастины, подобно глухим ударам, все время звучало одно и то же слово:
– … удовольствие… удовольствие…
Джастина и Роджер шли по обочине, обсуждая новую постановку – парень был на удивление словоохотливым в тот вечер.
Джастина и слушала, и не слушала его – она была погружена в свои мысли о целях существования человека («удовольствие… удовольствие…») Но вдруг, увидев темный силуэт в конце аллеи, она остановилась как вкопанная.
Да, это был он…
Роджер, посмотрев сперва на Джастину, а потом в направлении ее взгляда, сразу же все понял и под каким-то тактичным предлогом отошел в сторону.
– Всего хорошего, миссис Хартгейм…
– И тебе того же…
Да, это был Питер – видимо, он давно уже поджидал ее, воротник его плаща был поднят, руки засунуты в карманы.
Джастина, постояв некоторое время в нерешительности, подошла к Питеру.
– Это ты?
Он улыбнулся.
– Как видишь.
– А что ты здесь делаешь? Неужели…
В ее голове мелькнула догадка, однако в последний момент она решила промолчать.
Тот прекрасно понял, что она хотела сказать.
– Совершенно верно. Жду тебя.
Перед глазами Джастины все поплыло… Питер, подойдя поближе, произнес:
– Нам надо поговорить. Джастина, дело в том, что теперь я…
Она не дала ему закончить – не все ли равно, что он хотел ей сказать? Страсть, роковая страсть вновь овладела всем ее существом. Разве можно обманывать себя, разве можно противиться этой страсти – пусть губительной для них обоих, но такой сладостной! Сколько времени она таилась, сколько времени не хотела признаваться в этом даже себе.
– Не надо, Питер… – немного хриплым голосом остановила его Джастина. И, ни слова не говоря, взяла под руку и повела к своему автомобилю.
Питер не верил своим глазам. Все происходящее казалось ему сладостным сном. Он протянул к ней руки и порывисто прижал ее к себе. Прекрасные волосы Джастины пахли чем-то волшебным, неземным, чем-то таким, от чего хотелось зажмуриться, забыться… Он вновь вдыхал сладостный аромат ее тела и чувствовал, как она горячо дышит ему в щеку.
Да, это была она, его возлюбленная, Джастина… Он обожал ее, он страстно желал ее больше всего на свете.
– Не здесь, – сдавленно прошептала она, – не здесь, Питер…
Трясущимися от страсти и волнения руками она открыла машину и рухнула на переднее сидение. Включила зажигание.
Питер, подойдя к ней, мягко сказал:
– Дай-ка мне…
Она послушно пересела.
Взревел мотор, и автомобиль медленно покатил по пустынным улицам Оксфорда. Когда он доехал до городской черты, Джастина коротко приказала:
– Остановись.
Она молча открыла дверь и, обойдя вокруг машины, подошла к сидению водителя.
– Дальше поведу я.
Питер не стал перечить. Он только порывисто прижал к себе Джастину, однако она вновь повторила:
– Не здесь…
Автомобиль, постепенно набирая скорость, понесся по ярко освещенному шоссе.
– Куда мы едем? Она улыбнулась.
Когда машина доехала до развилки и свернула направо, Питер понял, что они направляются в придорожный мотель…
Они взяли ключ, заполнили какие-то бланки и, ускоряя шаг, пошли наверх, в свой номер, ключи от которого им отдал портье.
Едва только Питер вошел и повернул в замке ключ, как Джастина бросилась к нему, увлекая на кровать…
… От наслаждения Джастина едва не теряла сознание; она вновь ощущала себя на вершине блаженства. От пьянящих поцелуев, от сладостных прикосновений Питера, от его ласк она была в экстазе. Она целовала его, а руки ее скользили вдоль тела, заставляя Питера еще сильнее вздрагивать и трепетать.
Теперь Джастину больше не мучили тревоги и сомнения. Нет, она не допустит разлуки с любимым. Никогда. А Лион… Сейчас она не хотела думать о нем – не хотела и не могла.
Питер приподнялся на локте и стал жадно целовать Джастину в ее роскошную грудь. Жесткие шершавые губы ползали по ее коже – такие волнующие, такие жадные, и от одного только их прикосновения у Джастины все сладко замирало внутри…
Джастина зарылась лицом в его грудь. От мимолетных, скользящих прикосновений рук Питера, быстрых, жарких, легко скользящих по ее животу, по ногам, груди, в Джастину постепенно вливался сухой жар, и каждая клеточка рвалась к любимому – все ближе и ближе… Джастина изнемогала от любви.
О, Боже! Неужели его когда-то не было рядом со мной? Неужели я когда-то не знала его?
Мой любимый, мой любимый, ну почему люди не придумывают названия этому? Почему, написав миллионы стихов о любви, романтике и благородстве, мечтатели и поэты постыдились дать имя тому блаженному состоянию, слиянию, венцу и вершине любви?
Губы Питера опускались все ниже, ниже, к животу Джастины… Джастина только тихо постанывала от неизъяснимого наслаждения.
О, мой Питер!
Как крепки твои руки, как горячи твои бедра на ногах моих, когда я распахиваю их навстречу тебе! И сколько бы раз мы ни любили друг друга, сердце снова замирает в тот самый миг, когда ты со стоном и вздохом входишь в мое лоно, разжигая своим яростным факелом все нарастающее пламя, гудящее, слепящее и счастливое!
Какая в тебе нежность и сила! Когда ты любишь меня, когда ты входишь в меня, у тебя закрыты глаза, ты – весь во мне! Ближе! Ближе! Возьми меня всю, мой любимый! Возьми меня всю, целиком, я твоя, твоя – навеки!
Не бойся, бери меня, бери, делай все, что захочешь! Я твоя, Питер! Я твоя вещь, я твоя собственность – делай же со мной все, что хочешь – о, как сладостно мне это осознавать!
О, мой милый! Как тяжело ты прильнул ко мне! Какая уверенность, какая сила в твоей мускулистой тяжести! О, какое огромное наслаждение! Я не в силах сдержаться! Теснее! Крепче! Еще крепче!
Какая радость! Какое счастье! Эта радость бушует во мне! Я дышу ею! Отнялись ноги… Они не весят ничего… Только твоя тяжесть на моей груди… Ты мой щит, сильнее, Питер! Сильнее, любимый! Пусть тебе будет сладко со мной. Так же, как и мне теперь. Мы принадлежим друг к другу.
Необузданная энергия и страсть, все время сжигавшая их, безумное желание наконец-то вырвались наружу. Питер торопливо и жадно, словно боясь, что кто-то может отнять у него его любимую, целовал ее, а она извивалась в его объятиях. В порыве безумного блаженства она вскрикивала, и слезы катились по ее щекам.
