бабочкой, набирая воздух. Голос зазвучал сильно и чётко. Никогда не подводил, не изменил и сейчас. Живой и тёплый он зажил отдельно: благодарил, отвечал на вопросы, шутил.
Репортёры вели прямую трансляцию. Все новые микрофоны втискивались в частокол разнокалиберных "звукоснимателей". Напористая журналистка "Си-Эн-Эн" влезла своему оператору на плечи. В собранном взгляде охотничий азарт: безмозглая сенсация сама притащилась в руки. Навострив уши и поджав лапу, девица ткнула в физиономию орудие допроса:
– Крис, заявление на церемонии, правда? Вы и Лина Олсен женаты?
– Были женаты.
– Кто инициатор разрыва, вы?
– Обоюдное решение.
– Бывшая жена приехала поддержать вас?
– Нет.
– Где она теперь? Вы неоднократно заявляли прессе, что между вами ничего нет, почему? И почему теперь решили афишировать отношения?
Голос брюнетки потонул в рокоте других:
– Крис, вы ожидали подобный успех? Что вы чувствует?
– Как родилась идея фильма?
– Вы покинете сцену ради кино? Что будет с группой?
– Ещё вопрос! Ваш последний альбом вдохновлён событиями в картине?
– Дальнейшие творческие планы?
– Крис, это правда, что во Вьетнаме вам ампутировали ногу? Вы носите протез?
Кит по привычке отвечал кратко, но не пропускал ни один вопрос. Он вежливо разделался со слухами, посмеялся над вымыслами и пообещал не бросать сцену. Рассказал об идеях для нового альбома. Журналисты довольно улыбались, зрители протягивали ладони. Кит пожал все голодные пальцы, раздал автографы и поблагодарил кивком охрану, освободившую дорогу.
Он преодолел последние метры красного пути в тумане. Парковщик распахнул дверь автомобиля, но Кит помедлил. Он развернулся лицом к зданию. Моргнул и зрение возвратило чёткость огромной афише. Прямо над головой парашютист выпрыгнул из вертолёта и завис. Серо-зелёный туман развернулся вокруг неподвижной фигуры. Солдат с его лицом навечно остался в мгновении.
Кит втиснул долговязую фигуру за руль красного "Феррари", бросил коробку с наградой на пассажирское место. Рассматривая приборную панель, подвернул до локтей рукава смокинга. Куда подевался чёрный Рендж Ровер? Когда он сменил машину? Очередной временной провал.
Вдавив педаль газа, Кит нырнул в первый поворот. Съехал с набережной и петлял извилистыми дорогами, сворачивал на узких перекрёстках вправо-влево. Он чувствовал себя лисой, тяжело дышал и уходил от погони. И одновременно он был гончей, всматривался в темноту и шёл по следу.
Так было всегда. Временные такты сводилась к травле. Альбом с одноименным названием? Черта с два! Это жизнь под одноименным названием. Травля самого себя.
Праздничный шум остался далеко за спиной. Отголоски фейерверков слабо озаряли небо на западе. Ветер доносил глухие раскатистые взрывы. В конце спящей улицы пятиэтажных домов Кит остановился.
Зеленоватый туман клубился между панельными фасадами, стелился над тротуаром. Налитые тяжестью предплечья блестели от пота под тусклым фонарём, ладони сцепились на руле. Кит никогда не оттягивал неизбежное, напротив всегда приближал. Но сейчас пальцы не гнулись и противились, вынимая из кармана конверт.
Он знал, что в нем.
Два металлических предмета звякнув, выпали на ладонь. Кит сжал кулак. Тепло кожи согревало то, что не смог сохранить, и то, что ему не принадлежало. Две точки на отрезке. А между ними биологический мусор, который занимает пространство под рулевым колесом.
У человека без прошлого нет будущего. Кит знал. И все же вчерашний он никогда не устраивал себя сегодняшнего. Он был слишком слабым, слишком бездарным, слишком неуверенным. Кит презирал его девчачье лицо и подставлял под каждый кулак, выдирал из груди стыдные куплеты с ошибками и рвал в клочья.
Кит методично удалял его. Пока от него ни остался один ключ. Маленький ключ от камеры хранения, в которой лежал скудный и спорный скарб.
Он попытался провести ревизию. Перебирал в уме древние кассетные записи, которые не могли стать хитами. Пачки нот, к которым хотел вернуться. Тетрадки со стихами, которые никому не читал. Первые афиши и две газетных вырезки с интервью. На дне рюкзака лежали не вскрытые письма отца к Марии и фотографии, где родители выглядели счастливыми. Хотя уже в девять Кит знал обо всем. И сколько ни дроби костяшки о стены, челюсти, инструменты и зеркала, сколько ни рычи и ни кусайся, сколько ни кричи в толпу, давя слезы под кадыком – ложь всегда только ложь.
Кит мог перечислить все значки и нашивки на потрёпанном рюкзаке, а вот останки парня, который в нем хранился, едва помнил. Что любил? Чего хотел? Все файлы стёрты. Осталась смутная уверенность, что у него было лицо, а не грим. Он смеялся редко, но громко, и говорил отстойную фигню без суфлёра.
Кит бежал от него как от чумы, пока не упразднил. Какая насмешка, что на пике карьеры он выпростал костлявую клешню и приветливо помахал из конверта, подписанного аккуратным почерком друга. Бывшего друга. Романтичный Стюарт прощался с иллюзиями дольше всех. Не желал видеть очевидного, и Кит показал ему.
Две капли пота скатились по виску. Кит сдёрнул бабочку, расстегнул воротники рубашки и отложил ключ на соседнее кресло. Он заставил себя взглянуть на пародию будущего.
Погнутое ржавое кольцо.
Для него самое то. Хотел вызывать в памяти девичий образ? Нет. Но этого не требовалось. Она просто есть. Расстояние – лучшее, что он мог сделать.
Кит смотрел на тускло мерцающий в полумраке металл, и чувствовал на ладони холодные пальцы, вокруг маленького ногтя на мизинце никогда не заживала заусеница, хозяйка постоянно дёргала её. Она нервничала и заставляла нервничать его. В его "битой" системе координат отсутствовали нужные ориентиры. На его карте не было места подобным чувствам. Они требовали того, чего нет. Печальные серо-голубые глаза обостряли его уродство. Кит боялся сделать хуже. Старался ничего не делать, не шевелиться, не дышать. Прятал оскал и знал, рано или поздно оттяпает кормящую руку. От напряжения сводило кости черепа, он хотел избавиться от разлада и добился цели. Всегда добивался. Любой ценой. Задушить себя снова, едва ли труднее чем в первый раз.
Он обращался с женой как с бабушкой. Две незнакомые друг другу женщины каким-то образом разглядели его отсутствующее дно. Но для них это не имело значения.
Свесив голову, Кит осторожно обводил пальцем шершавый металл.
Что есть любовь? Лишь монетизируемые строчки песен. Эта абстракция – религия свободных. Как смотреть во всё понимающие глаза и говорить "я люблю" если твоё "я" – погнутый ключ в полфаланги?
Кулак дотошным метроном постукивал в солнечное сплетение. Там подвывал сквозняк, монотонно хлопал дверью. Некого впустить и некого выпустить. Его дверь давно никуда не вела.
Зеркало заднего вида отразило вздёрнутую судорогой губу. Кулак развернулся ладонью,
