личная и профессиональная жизнь совершенно не сложилась.
«Она же по наклонной плоскости пошла» — Ромка часто повторяет, когда я сообщаю походя о том, что видела подругу, передающую что-то в беленьком пакете кому-то за углом. — «Не смей к ней подходить. Её посадят, Лёля. Закладки, шатания на спортивных площадках, завороты в студенческий городок, центральная набережная, новостройки, пляж, в конце концов. У неё проблемы с запрещенными препаратами, детка. Это нехорошая статья. Хранение, распространение и реализация!».
«Так поймай её!» — во время подобных разговоров я сильно задираю нос и почему-то яростно топлю за связавшуюся с плохой компанией подругу. — «Это всё голословно, Рома».
«Я сказал, не смей!» — и всё, конец.
— Она пьёт? — Марго прищуривается и продолжает в том же направлении смотреть.
— Нет.
— Олечка, вы общаетесь?
Скорее, нет! Муж об этом попросил. Однако… Мать, наверное, права. Ещё одна тайна, о которой мой чересчур законопослушный муж не знает и не узнает никогда.
— Да, иногда она звонит, но…
— Почему они с Андреем расстались?
Да из-за службы! Из-за ещё одной жены. Будь она триста раз неладна.
— Она не смогла жить сутки через трое.
— Не передёргивай, пожалуйста. Она идёт сюда. Тихо! — Марго плавно отклоняется назад и поднимает голову, надевая на лицо чересчур пренебрежительную маску.
— Добрый вечер. Лёлик, привет, — женская рука с читаемой на подсознательной подкорке осторожностью ложится на моё плечо. — Рада встречи…
Андрей развёлся со Стефой, даже не женившись. Наши старые друзья продержались всего лишь жалкий год после окончания учёбы. Он сделал предложение, но получил категорический отказ по причине несовместимости циркадных ритмов.
«Боже мой, какая ересь!» — шипел Роман, когда сильно выпивший Андрей делился мыслями о том, почему он вдруг остался один.
Сейчас, по прошествии стольких лет, я считаю, что это был тот самый рок, который по какой-то неизведанной причине отвернул от него, но отыгрался на девчонке.
Моя подруга связалась с нехорошей компанией. Компанией отморозков, хулиганов и людей, промышляющих нехорошими средствами, вызывающими стойкое привыкание. Как это произошло — сам чёрт не разберёт!
«От отчаяния» — тогда спокойно говорил Андрей.
Отчаяния? Я так хочу с ним согласиться. Но, увы, не соглашусь, сколько бы мужчины в этом меня не убеждали.
— Как твои дела? — сейчас она сидит напротив меня, заняв место тактично оставившей нас матери.
— Всё хорошо, — отвечаю, не поднимая глаз и головы.
— Замужем за Юрьевым, я так понимаю? — сколько желчи в этом скрипящем, как несмазанная телега, голосе.
— Да.
— Десять лет?
— Да.
— Ещё один юбилей? — это зависть, злость или грусть?
— Давай поговорим о тебе. Как ты, Стеша?
— Я живу с мужчиной. Собираюсь замуж за него. У меня всё кучеряво и шоколадно, Куколка. Нет проблем и грех на что-то жаловаться.
Моя старая, девичья фамилия сильно режет слух и вызывает отвращение.
— Я рада за тебя.
— Ой, ли? — подруга игриво мне подмигивает.
— Очень! — выставив свой подбородок, гордо заявляю. — Конечно, рада. Ты заслуживаешь на личное счастье, Стефа. Как никто! Слышишь?
— Сколько пафоса, Лёлик.
Сколько зла, Степашка! Хотелось бы узнать, за что? Чем я подобное заслужила? Где перешла дорогу? Как и когда осмелилась?
— Где Ромка? — она вращается, как перископ подводной лодки. — Что-то твоя полиция тебя не бережёт! — хихикает каргой.
— Он на службе, — слежу за ней. — Ты хорошо себя чувствуешь?
Дрожащие, почти не стоящие на месте руки, что-то перебирающие пальцы и бесконечно шмыгающий нос, словно у его хозяйки непрекращающийся со времен всемирного потопа ринит свидетельствуют о том, что подруга не здорова.
— Устала и замёрзла.
— Ты заболела? — протягиваю руку к ней, чтобы потрогать лоб.
— Я здорова, — зеркалит позу, отклоняясь. — В гости ко мне пойдешь? — она вдруг на глазах меняется. Становится как будто злее. — Или подсыкаешь?
— Нет. Но…
— Я есть хочу, Лёля.
— Давай что-нибудь закажем, — вытянувшись, разыскиваю взглядом официанта. — Сейчас-сейчас, я оплачу.
— Широкая душа, да?
— Зачем ты так? — стараюсь не смотреть на сидящую напротив, но ощущаю, как она во все глаза таращится на меня.
— Прощай, наверное, Юрьева! Девочка, вытянувшая счастливый билет. Любимому Ромочке передавай вот такущий привет, ментовская подстилка, — зло шипит в ответ.
— Куда ты? — слежу за тем, как неуклюже она встаёт, затем неторопливо стаскивает со спинки стула свой драповый пиджак, как морщится, когда задевает какую-то рану на запястье, как вздрагивает, когда её случайно толкает в спину наконец-таки добравшийся к нам официант.
— Вы что-то хотели бы заказать? — паренек обращается ко мне, не обращая внимания на Стефу.
Она так слаба… Так отвратительна… Так жалка… И так несчастна… За что ей это всё? Кто даст ответ?
— Нет-нет. Благодарю, я ошиблась. Мы уже уходим, — отмахиваюсь от него, не спуская глаз с пошатывающейся подруги. — Стеф? — хватаю охваченную тремором холодную кисть. — Подожди.
— Чего тебе?
— Где ты живёшь?
— Здесь недалеко.
Отлично! Мой выходной день — имею право делать то, что захочу. Чего же я хочу? Пожалуй, я провожу её.
— Хочу посмотреть, как ты живёшь, — поднимаюсь и выхожу из-за стола.
— О, благодарю тебя, мой самый добрый человек…
Десять лет спустя
— Я занята, — не поднимая головы, шиплю вошедшему.
— Это не займёт много времени.
Как был нахалом, так им и остался. Подобных Сашке годы не берут.
— Выйди! — откинув карандаш, лениво растекаюсь верхней половиной тела в своём рабочем кресле. — Ты переходишь все границы. Я тебя не приглашала, к тому же, у меня много дел.
— Зарядишь, полагаю, про очередную «кучу», Ольга Алексеевна, которая так по-сучьи будет выглядеть теперь всегда? — он мягко прикрывает дверь до определённого щелчка.
— Пошёл вон!
— Нет уж, — теперь нахально направляется ко мне. Похоже, только край письменного стола способен задержать набравшую скорость адову машину. — Если можно тебе вести себя так, как заблагорассудится, под быстро переменчивое настроение, отнюдь не по обстоятельствам, то и я примкну, пожалуй, к твоему никем не управляемому табуну. Ты всех задрала, Юрьева! У тебя, как это ни прискорбно утверждать, с головой неизлечимая проблема.
— Мне некогда, Фролов. Задрала, так понимаю, исключительно тебя. У остальных жалоб, тьфу-тьфу, нет пока. Ей-богу, я начну кричать…
— Нет? «Ха-ха» — хочу заметить! Да никто с тобой не хочет связываться. Здесь ларчик слишком просто открывается, родная. Себе дороже выйдет, понимаешь? А не потому, что кто-то тупо счастлив от твоего присутствия. Уверен, что только хмурый Ромка ссытся кипятком от того, что вытворяешь в зале совещаний, потому как за столько лет привык быть жалким и пассивным игроком. Он так и лыбится, как жалкий идиот, а надо бы… Короче, Юрьева, с тобой тягаться — себя не уважать. И
