Очнулась Амадея два дня спустя в незнакомом сарае, среди незнакомых людей. Оказалось, ее отвезли в соседний город и спрятали.
Всю следующую неделю она то приходила в сознание, то отключалась. Двое из ее ячейки навестили раненую. Выглядели они очень встревоженными и сказали, что немцы повсюду ее ищут. Они уже приходили с обыском на ферму, где она жила. Хозяева фермы уверяли их, что ничего не знают о работнице, и, к счастью, пожилую пару оставили в покое. Но вернуться туда Амадея не могла. Серж прислал шифровку из Парижа, в которой просил вывезти Амадею. Однако сейчас даже не нацисты были самой страшной проблемой. К несчастью, Амадея до сих пор не могла ни шевельнуть ногами, ни сесть: очевидно, с ней что-то было неладно. Прятавшие ее люди смогли найти врача, который умел держать язык за зубами. Обследовав больную, он объявил, что у нее поврежден позвоночник и она ни в коем случае не сможет уйти сама. В этом положении она становилась серьезной помехой и, естественно, больше не могла работать.
— Серж хочет, чтобы мы тебя вывезли, — мягко объяснил ей один из тех людей, с кем Амадея работала последние полтора года. Но на самом деле никто не знал, что с ней делать. Вот уже два дня она все реже приходила в себя и почти все время бредила. Спина Амадеи была еще и сильно обожжена, но боли она не ощущала.
— Куда? — пробормотала Амадея, тщетно пытаясь сосредоточиться. Она так устала, что глаза сами собой закрывались. Даже разговаривая, она уплывала в мрак забытья. В один из коротких моментов просветления Амадее все же попытались объяснить, что ей предстоит. Все уже было организовано.
— Сегодня за тобой прилетит самолет.
— Не отсылайте меня в лагерь, — умоляла она. — Я буду хорошо себя вести, честное слово. Сейчас я встану…
Но все понимали, что она вряд ли когда-нибудь встанет. Диагноз доктора был суров: она останется парализованной до конца жизни. Но если нацисты найдут ее, даже в таком состоянии, наверняка устроят показательную казнь. Но уж конечно, не подумают отправить ее в лагерь. Отныне она бесполезна для них даже в качестве рабыни.
В довершение ко всем бедам держать ее здесь было слишком опасно. Кто-то донес немцам, что Амадея была старшей ячейки, значит, Серж был прав: ее нужно срочно отправлять. Правда, были большие сомнения, что ее довезут живой, но все же попытаться стоило. Сегодня прилетал очередной самолет. Если ее сумеют доставить на борт и если она выдержит перелет, это будет чудом.
Когда Амадею вынесли из сарая, она была без сознания. Одна из женщин завернула ее в одеяло. Амадея казалась мертвой, и кто-то прикрыл ей лицо. Девушка застонала, но не пришла в себя.
Молодой парень, знавший Амадею с тех пор, как она приехала во Францию, бежал по полю с ней на руках, пока остальные светили фонариками. Все это напоминало скорее похороны, чем попытку спасти человека. Один из мужчин дрогнувшим голосом пробормотал, что бедняга умрет, прежде чем ее вынесут из самолета, и многие с ним согласились.
Едва самолет приземлился, как дверь отодвинулась. Амадею, по-прежнему завернутую в одеяло, быстро положили на пол. Дверь тут же закрылась, и самолет взял курс на Англию. Второй пилот осторожно отодвинул край одеяла с лица пассажирки. Экипаж знал, что они должны вывезти героиню Сопротивления, но о самой Амадее им ничего не было известно, они не знали даже ее имени. Все необходимые сведения Серж передал английскому командованию. Пилоты честно выполнили задание, а до остального им не было дела.
— Думаю, мы привезем в Англию труп, — буркнул мужчина, сидевший на полу рядом с раненой. — Взгляни на ее лицо. Она точно недотянет.
Первый пилот, не оборачиваясь, пожал плечами.
Но когда самолет опустился на английскую землю, Амадея все еще была жива. Ее сразу погрузили в машину «скорой помощи» и отвезли в госпиталь, где была приготовлена постель. Но, увидев ее, поняли, что ей нужно гораздо больше, чем постель. Осмотревший Амадею врач только покачал головой. Вся ее спина была покрыта ожогами третьей степени, позвоночник поврежден.
После необходимой обработки хирург написал в своем заключении, что раненая вряд ли сможет ходить.
Амадею поместили в отделение под именем, указанным в ее французских документах: Амели Дюма. Вскоре появился чиновник британской секретной разведывательной службы и опознал девушку как Терезу.
— Как ты думаешь, она британский агент? — спросила одна медсестра другую, прочитав имя на прикрепленной к спинке кровати карточке. Все знали только, что ее вывезли из Франции, и ничего больше.
— Возможно. Она ни слова не произнесла с той минуты, как оказалась здесь. Не знаю даже, на каком языке она говорит.
Старшая сестра внимательнее посмотрела на карточку. В такое время трудно было сказать, кто есть кто. Во всяком случае, в английской армии она не служила, а сейчас находится в тяжелейшем состоянии.
— Все бывает. Она вполне может оказаться и агентом.
— Кем бы она ни была, плохо ей пришлось, — вздохнула вторая сестра.
Амадея пришла в себя только через три дня, да и то лишь на несколько минут. Она посмотрела на сестру измученными невидящими глазами и, едва ворочая языком, прошептала на французском:
— Je suis l'epouse du Christ Crucifie… Я невеста Христа распятого.
И снова потеряла сознание.
Шестого июня союзники высадились в Нормандии, и Амадея, услышав новости, долго плакала. Именно об этом она молилась, за это боролась долгие годы.
Только в середине июня Амадею впервые усадили в инвалидную коляску и вывезли в больничный сад.
Доктора прямо объявили ей, что она вряд ли будет ходить, и хотя прогнозы были самые неопределенные, все они были одинаково неблагоприятные. Но сама Амадея считала, что ее увечье — лишь малая жертва во имя победы и спасения жизней миллионов людей. Миллионы менее удачливых больше никогда не увидят белого света, даже из инвалидной коляски.
Сидя на солнышке, с прикрытыми одеялом неподвижными ногами, Амадея вдруг поняла, что станет одной из тех монахинь, о которых заботятся молодые послушницы. Но она готова была даже ползком ползти в монастырь: как только ее выпишут, она немедленно туда вернется. На Ноттинг-Хилл в Лондоне тоже был кармелитский монастырь, и Амадея собиралась при первой же возможности его посетить. Но о выписке пока не было и речи. Ожоги все еще не зажили до конца, и Амадее было необходимо провести курс физиотерапии. Да она и сама не желала становиться тяжким бременем для остальных монахинь.
Амадея сидела в саду, закрыв глаза и подставив лицо теплым лучам, когда за спиной послышался знакомый голос. Она не сразу поняла, кому он принадлежит, потому что сейчас этот голос звучал на другом языке. Эхо не слишком далекого прошлого…
