— Наполни его и поднеси моему наследнику, — приказал Конн. — Ведь очень скоро этот кубок будет принадлежать ему.
Нилл ожидал от Магнуса вспышки возмущения, но тот безропотно унес кубок, словно простой слуга.
Ничто из того, что столь круто изменило его судьбу, не ошеломило его так, как покорность Магнуса. Нилл озадаченно посмотрел ему вслед. Возможно ли, чтобы самый честолюбивый и надменный из сыновей Конна так легко смирился с потерей отцовского трона? Нет, не может быть! Когда они оба были мальчишками, Магнус готов был перегрызть ему горло, стоило тому только вообразить, что Ниллу повезло больше, чем ему, сыну верховного тана. Не упускал он и возможности каждый раз намекнуть, что когда-нибудь Нилл с лихвой заплатит за это. Стало быть, надо держаться настороже, решил он.
От мрачных мыслей его заставил очнуться звучный, низкий голос Конна.
— Ну а теперь скажи: что привело тебя ко мне? — полюбопытствовал он. — Ты сказал, что у тебя какая-то просьба, верно? И добавил, что забыл поблагодарить еще кого-то.
Нилл вспомнил, для чего шел к Конну, и его смятение понемногу исчезло. Ну конечно, Оуэн! Даже неприятная мысль о том, что Магнус что-то затевает, не могла стереть с его лица улыбку, когда перед его внутренним взором встала физиономия Оуэна с застывшим на ней выражением упрямства и обиды.
— Мне хотелось поблагодарить мальчика, который принес мое письмо в Гленфлуирс, — объяснил Нилл. — Юного Оуэна, который мечтает когда-нибудь стать воином.
— Оуэна? — Конн озадаченно сдвинул брови. Потом вдруг лицо его прояснилось, и он рассмеялся: — Ах, Оуэна! Как же, помню! Такой упрямый парнишка.
Нилл и сам не раз улыбался, вспоминая хмурое лицо Оуэна. Тогда странно, почему его так неприятно покоробила насмешка в голосе Конна.
— Только дай этому парнишке шанс — и со временем ты получишь отличного бойца, — возразил он. — Я готов прозакладывать собственную жизнь, что так оно и будет!
На губах Конна появилась странная усмешка.
— Поверь мне — Оуэн выкован из редкого, драгоценного металла, — продолжал настаивать Нилл.
— Наверное, из того же, что и ты сам, — улыбнулся Конн. — Ты на это намекаешь, верно? И закален в огне стыда, унижения и мук?
Лицо Нилла вспыхнуло. Удар попал в цель, однако он только упрямо стиснул зубы.
— Мальчик, который с таким мужеством встретил все, что выпало на его долю, будет сражаться до последней капли крови и с радостью погибнет за того человека, у которого хватит ума доказать, что на свете существуют не только жестокость и оскорбления, но еще уважение и доброта. Ты не прогадаешь — сколько бы ты для него ни сделал, мальчишка со временем вернет все с лихвой.
— Боюсь, тут ты ошибаешься. Я еще легко отделался. Наша первая и единственная встреча едва не закончилась разбитым носом. Моим, естественно.
Нилл нахмурился:
— Не понимаю.
Конн рассмеялся:
— Он был… скажем так, преисполнен излишнего воодушевления, когда появился в Гленфлуирсе. Рвался в бой — мечтал, что станет сражаться с драконами, брать приступом замки и крепости и голыми руками уничтожать бесчисленных врагов.
Лицо Нилла прояснилось.
— Да, а тут, как на грех, ни одного дракона поблизости! — Он покачал головой. — Печально!
— Ты так долго занимался тем, что совершал мыслимые и немыслимые подвиги, что, боюсь, на долю остальных уже ничего не осталось и в Гленфлуирсе стало скучновато. Не зная, чем можно занять мальчишку, я отослал его поохотиться. Мне показалось, что твой Оуэн из породы людей, которые умеют сами создавать себе неприятности, когда не могут их найти, и сражаться с воображаемым врагом там, где его отродясь не бывало.
В груди Нилла заныло. С таким же успехом слова Конна могли относиться и к нему самому.
— Жаль, что его нет в замке. Я был бы рад его увидеть.
Конн пожал плечами:
— Боюсь, он вернется слишком быстро и нашему покою придет конец. И шустрый же парнишка! Не то что мой сын. Того, похоже, только за смертью посылать.
В эту минуту за его плечом вырос Магнус, держа полный до краев кубок. Конн метнул в сторону сына уничтожающий взгляд.
— Я не привык выполнять обязанности слуг, — неожиданно беззлобно проворчал Магнус, с неудовольствием оглядывая влажное пятно, отчетливо выделявшееся на его тунике.
— Придется привыкать! С этого дня, сынок, твой долг — служить Ниллу и выполнять его приказы! — угрюмо осклабился Конн. — Удовлетворять все его желания — вот что станет главной твоей обязанностью!
Тан грубо вырвал кубок из рук Магнуса. Вино выплеснулось через край и потекло по пальцам Конна. Подняв кубок, он пригубил его и тут же отставил в сторону. Отерев мокрые усы, Конн передал кубок Ниллу и улыбнулся:
— Ну-ка отведай и скажи мне, мой приемный сын: правда ли, что вино, которое пьет наследник, по вкусу отличается от того, что предназначено простому воину?
В первую минуту Ниллу хотелось отказаться. Он так устал, что не хотел ничего, кроме покоя. Он сильно изменился за последнее время, и все же насмешки и оскорбления сыновей Конна до сих пор бесили его. Выведенный из себя их презрительными взглядами, Нилл ответил им так, как только и можно было ответить: подняв кубок, он одним духом осушил его.
Глаза Конна вспыхнули ликованием, и Нилл невольно удивился: что он такого сделал, чтобы так обрадовать верховного тана? Может быть, Конну пришлось по душе его высокомерие по отношению к вечно надутым и злобным собственным сыновьям?
— Ты принес мне немало радости в те годы, что провел здесь, со мной, — проговорил Конн. — Я гордился тобой, как отец. Именно поэтому мне так горько разочаровывать тебя, сын мой. Отказать тебе в просьбе, причем в тот самый день, когда барды наперебой воспевают твои героические подвиги! Может быть, ты попросишь меня о чем-то еще, Нилл? Только скажи — и я с радостью выполню любую твою просьбу!
Нилл внимательно вглядывался в знакомое с детства лицо — умные, проницательные глаза, нос, похожий на клюв хищной птицы, пышные усы, подчеркивающие твердую линию рта. И улыбка — та самая улыбка, которая, как ему казалось, очерчивала вокруг них с Конном магический круг, отделяя обоих от всего остального мира.
Внезапно ему стало грустно, будто это последнее испытание каким-то образом разорвало доверие, связывавшее их. Было время, когда он безотчетно сопротивлялся очарованию этой улыбки. Тогда он был еще мальчишкой, угрюмым волчонком, не доверявшим никому, но в лучах улыбки тана враждебность его постепенно таяла. И странное, теплое чувство наполнило его душу; впрочем, может быть, в этом было виновато старое вино, поднесенное ему Магнусом.
