«Мой дорогой пес, сбежавший с крыльца, это, пожалуй, самое печальное письмо, которое мне когда-либо приходилось писать, однако во имя сохранения моего здравомыслия и ради блага моего мужа и детей, я понимаю, что для нас с тобой не существует другого конца — как бы мне ни хотелось, я просто не в состоянии придумать счастливый финал. Помнишь, как ты выразился, когда лежал возле меня, истекая кровью: „Мы здорово повеселились, не правда ли?“ Так вот, Джек, мы не просто повеселились, мы разделили с тобой нечто редкое и волшебное. Ты подарил мне крылья и научил, как ими пользоваться.
Я пытаюсь понять, почему ты решил быть со мной неискренним, и простить тебя, однако я не Анна, я полна человеческих слабостей, в то время как она наверняка отмечена прикосновением ангелов. Мое сердце истекает кровью за тебя и за нас, когда я покидаю тебя в любящих руках твоей жены и дочерей. Наша связь не могла продолжаться вечно. Нам было позволено лишь мельком заглянуть в рай, однако сейчас тучи сгустились, и эта слабая вспышка исчезла навсегда.
Покойся с миром, моя любовь. Нет никого более достойного для того, чтобы сопровождать тебя в последний путь, чем Анна, хотя я всегда буду мысленно с тобой. Пожалуйста, не пытайся связаться со мной. От этого нам обоим станет еще тяжелее. Я буду любить тебя вечно. Сейдж».
Анжелика плакала, когда писала эти строки, вытирая слезы о рукав, чтобы они, упав, случайно не размазали чернила. Итак, она действительно сказала Джеку последнее «прощай». Она подписала конверт и запечатала его, уставившись на адрес и вспоминая камфорные деревья, пагоду посреди озерца, гряду гор, закаты и вьющиеся волосы Джека, которые он смахивал с широкого лица, его добрые карие глаза и шаловливую улыбку. Затем она снова заплакала оттого, что мысль о его неминуемой кончине причиняла ей нестерпимую боль.
Она удалила все его данные из своего компьютера и мобильного телефона и вручила письмо Сани, чтобы та отправила его по почте. Анжелика сразу же почувствовала, что невидимая нить, которая связывала их, протянувшись через весь земной шар, теперь разорвана. И самым действенным лекарством для ее израненного сердца были объятия ее детишек.
Войдя в комнату Изабель, она увидела, как та сидит за туалетным столиком и наносит макияж.
— Милая, ну посмотри на себя! — рассмеялась Анжелика, обнимая дочь сзади. — Это самая красная помада из всех, которые я когда-либо видела!
— Ее случайно оставила Кейт, — невозмутимо сказала Изабель. — А я присвоила ее. — Она лукаво улыбнулась.
— Правда? Это было сегодня?
— Нет, когда ты уезжала. Она пришла повидаться с папочкой.
Анжелика почувствовала, как внутри все замерло.
— Неужели?
— Да.
— А ты поздоровалась с ней?
— Нет, мы должны были уже лежать в постели. Однако мы с Джоэ подглядывали с лестницы.
— Вы шпионили! — Анжелика пыталась говорить как ни в чем не бывало, однако ее голос дрожал. — А о чем они беседовали?
— Я не знаю. Они пили вино.
Анжелика ощутила приступ тошноты. Почему же ни Оливье, ни Кейт ничего не сказали ей об этом? Она-то думала, что ничего, кроме неприязни, ее муж к Кейт не испытывает.
Анжелика поспешила в ванную комнату. Прислонившись к мраморной стене, она уставилась в зеркало на свое искаженное от волнения лицо. Мало-помалу комментарии, которые отпускала Кейт и которые раньше ровным счетом ничего не значили, сейчас стали предвестниками ее самых ужасных догадок. Например, тот факт, что она помнила день рождения Оливье или же когда однажды заикнулась о том, что была бы не прочь просыпаться рядом с ним по утрам, и многое-многое другое. Неужели у Оливье был роман с Кейт? А что, если именно он был отцом ребенка Кейт? И, возможно, именно по этой причине Кейт так и не смогла назвать имени своего любовника? Анжелика опустилась на сиденье унитаза, обхватив лицо руками. Внезапно все встало на свои места. Она чувствовала себя такой самоуверенной, наивно полагая, что ее супруг был последним человеком в мире, к которому Кейт могла бы обратиться за утешением.
Снедаемая этими безрадостными мыслями, Анжелика кое-как помогала детишкам выполнять домашнее задание, пока не раздался звонок в дверь. Она с опаской открыла. Увидев на пороге Энджи, Анжелика, всхлипывая, бросилась в объятия матери. Энджи тотчас выпрямилась. Она поняла, что дочь ждала ее, что она нужна ей.
Анжелика пригласила ее в кухню, отослала детей наверх смотреть телевизор и поставила чайник на огонь, вынув из серванта две чашки и заварочный чайник. Прошло уже много лет с тех пор, когда Энджи последний раз переступала порог этого дома. Она уже позабыла, каким он был красивым.
— Моя жизнь рушится, — сказала Анжелика, шмыгнув носом, и упала в кресло.
— Я с тобой, милая. Все утрясется. — Энжди открыла холодильник и вынула оттуда бутылку молока. — Я хочу, чтобы ты рассказала мне обо всем, что с тобой произошло. Выплесни это наружу. Не сдерживай слез. Вот увидишь, тебе сразу же станет легче. Поделись своей проблемой, и можешь считать, что ты уже наполовину ее решила.
У Анжелики не было душевных сил рассказывать матери о том, что произошло, поскольку она уже излила свою душу Кандейс, но понимала, что, сделав это, оставит от своей проблемы лишь четвертинку. Она наблюдала, как мать пытается что-то сделать по хозяйству, и испытывала чувство благодарности.
— Спасибо, что приехала.
Энджи поставила чашки на стол.
— Мне было необходимо удостовериться, что с тобой все в порядке. — Она прищурила глаза и пристально оглядела лицо дочери так, как это может сделать только мать. — Хотя я вижу совершенно обратное. Но все образуется. Мы будем обсуждать это, пока ты снова не обретешь силу. — Она налила кипяток в чайник и поставила его на стол, а потом присела. — Ничто так не поднимает настроение, как чашечка чая.
— Ты настоящая англичанка, мама.
— А чего же ты ждала? — Она засмеялась грудным смехом. — Ну а теперь рассказывай, что с тобой стряслось.
Анжелика отпила глоток чаю, действительно немного приободрившись от горячей жидкости. Затем она рассказала матери об ограблении. Энджи, на удивление, слушала очень внимательно, не проронив ни слова. На ее лице застыл ужас, однако она ни разу не перебила дочь. Анжелика сполна почувствовала силу материнского внимания и буквально расцветала в его лучах. Доверившись, она призналась Энджи в измене мужу. Перед тем как она осознала это, она выложила все, понимая, что никто не понял бы ее лучше Энджи. В конце концов, кто лучше Энджи знал, что такое измена.
— Мне жаль, что твое сердце разбито, милая, — сказала она, и оранжевая кожа на ее лице сморщилась от сострадания. Энджи положила короткую толстую руку на кисть дочери и стиснула ее. — Ты думаешь, что, выйдя замуж, ты застрахована, что твое сердце уже никогда не будет разбито и что ты уже никогда не совершишь ошибок своей молодости? Но правда заключается в том, что возраст не имеет значения, когда речь идет о любви. Полагаю, Оливье об этом не знает? — Анжелика отрицательно покачала головой, моргая сквозь слезы. — Хорошо. Не говори ему. Честность — не всегда лучшая политика.
