— Теннис я по-прежнему люблю, — одними губами сказала она, — но в спорте нельзя жить вечно. Буду играть два-три турнира в год… Папа, ты же знаешь, я могу очень многое сделать для тенниса, но отныне это будут наши с Жаком общие усилия. Только вообрази: я стану княгиней!
Тедди показалось, что Хьюстон слегка кивнул. У нее брызнули слезы. Она убрала фотографию и только сейчас ощутила сильный озноб.
Пошарив в ящике комода, она извлекла свой любимый спортивный джемпер с изображением плюшевого медвежонка, который отец подарил ей на день рождения. С трудом попадая в рукава, она натянула его через голову.
Ей определенно нездоровилось. Она забралась в постель, укрылась всеми покрывалами, а потом придвинула к себе телефон.
— Джамайка, это ты? — для верности спросила Тедди, набрав знакомый номер в Энн-Арбор. — Джейми, ты не поверишь. Я и сама не верю, но это правда…
Габриелла делала новые наброски у себя в комнате, когда позвонил Жак и попросил разрешения зайти к ней на пару минут.
— Конечно, заходи, — сказала она. — Жак, что-нибудь случилось?
— Нет, все в порядке, — ответил ей брат.
Не прошло и пяти минут, как он появился на пороге. Габи остановилась посреди комнаты как вкопанная, не сводя с Жака изумленного взгляда — он сообщил ей, что женится на Тедди Уорнер.
— Ты как-никак моя старшая сестра, — покраснел Жак, — вот я и решил сказать тебе первой.
— О, это просто замечательно!
Едва совладав с собой, Габриелла опустилась в кресло, словно придавленная страшной тяжестью. Она всегда относилась к Тедди с симпатией; но эта новость поразила ее в самое сердце, обнажив ее собственную боль. Она остро почувствовала, что жизнь в разлуке с Клиффом обернулась для нее мучением.
— Габи? Тебе плохо? — испугался Жак.
У Габриеллы по щекам текли слезы.
— Я так счастлива за тебя! — глухо произнесла она. — Прости. Дело в том, что мы с Клиффом, наоборот, разорвали свою помолвку. До сих пор не могу опомниться.
— Сестренка! — Жак стиснул ее за плечи. — Это он виноват? Он тебя обидел? Только скажи, я ему…
— Нет-нет, это я сама. Он собирался держать меня взаперти. Ему не дано понять, что каждый день нашей жизни так или иначе связан с риском, и мы вынуждены с этим мириться — иначе придется влачить существование узников.
Жак кивнул:
— Понимаю. Но через пару дней ваша размолвка уже не будет казаться тебе такой трагичной.
Габи снова разрыдалась:
— Нет, все кончено! Он никогда не простит такого унижения!
Ночью Тедди почти не спала. Ее мысли перескакивали с одного на другое. Часов в шесть утра у нее начался неудержимый приступ кашля. Сердце тяжело стучало в самые ребра, каждый вдох причинял боль, пересохшая кожа горела.
С трудом выбравшись из постели, она поплелась в мраморно-розовую ванную и включила душ. Сейчас ей никак нельзя было болеть — предстояло слишком много важных дел. Жак сказал, что одних приглашений придется разослать не менее тысячи; эта астрономическая цифра повергла ее в благоговейный ужас.
Тедди пошарила в аптечном шкафчике и приняла две таблетки аспирина.
Завтракать ей не хотелось. Натянув джинсы и плотный джемпер, она направилась к западным воротам замка, от которых было совсем недалеко до берега. Часовой в синей форме отметил в журнале ее имя и время ухода. Тедди вспомнила, что ей полагается телохранитель, но решила, что в такой ранний час можно обойтись и без него. К тому же ей просто хотелось побыть одной.
На золотистый песок с шорохом набегали волны. Наверно, ночью прошел дождь: в воздухе висела влага, а на эспланаде поблескивали лужицы. В этот час здесь было безлюдно, если не считать нескольких заядлых рыболовов.
Тедди шагала вдоль кромки прибоя, не замечая, что у нее промокли кроссовки. Она до сих пор не могла представить себе, что же теперь ее ожидает. Наверно, ей, как принцессе Диане, не избежать постоянных выступлений и официальных встреч. Она будет жить в замке, где более сотни роскошных залов и бесчисленное множество челяди.
Готова ли она к такой жизни?
Но Жак говорил, что он в себе тоже не вполне уверен.
Ряды пестрых кабинок остались позади. Тедди приближалась к дикому пляжу. Метрах в тридцати она заметила двух мужчин, одетых в слаксы и легкие рубашки. Один, держа на согнутой руке кейс, положил на него блокнот и делал записи, а второй что-то быстро ему говорил, указывая на пустырь, примыкающий к пляжу.
Сначала Тедди, погруженная в свои мысли, не обратила на них внимания, но, поравнявшись с ними, к своему удивлению узнала в одном из них Никоса Скуроса. Она невольно отпрянула, однако Скурос даже не посмотрел в ее сторону.
Тедди почувствовала приступ жгучей ярости. К горлу подступила тошнота. Никки Скурос!
Мгновенно забыв все свои страхи, она, не раздумывая, повернула прямо к нему.
— Вы, я вижу, с утра на ногах, — тяжело дыша, бросила Тедди.
— Доброе утро, мисс Уорнер. — Скурос сверкнул своей неотразимой улыбкой.
Ветер с моря шевелил его густые серебристые волосы. Теперь Тедди узнала и второго из собеседников, стоявшего с блокнотом наготове: это был секретарь Скуроса, Ставрос Андреас. Поклонившись, он тактично отошел в сторону.
— Вы тоже поднялись с рассветом, — продолжал Скурос. — Кто же спит, когда за окном такое дивное утро? К полудню жара становится невыносимой.
Тедди не сдержала нахлынувшую ярость.
— Я знаю про вас все! — выкрикнула она. — И не только я — другие тоже знают!
— Мисс Уорнер, о чем идет речь?
— Вы… моего отца…
Лицо Скуроса расплылось у нее перед глазами.
Тедди едва удержалась на ногах. Почему она перед уходом не вызвала телохранителя?
Скурос по-прежнему улыбался:
— Расследование обстоятельств исчезновения вашего отца еще не окончено, но подразделения береговой охраны подтвердили версию о несчастном случае. Я понимаю, вам пришлось нелегко…
— Нелегко? — Тедди не поверила своим ушам. — Вы сказали «нелегко»? Мистер Скурос, мой отец погиб. На меня тоже готовилось покушение, только бомба досталась человеку, который работал со мной восемь лет. Полагаю, тут не обошлось без вашего участия.
— А я, в свою очередь, полагаю, что вы просто сломлены горем, милая Тедди Уорнер, — вкрадчиво произнес Скурос.
Он сделал шаг вперед и схватил ее за локоть, словно для того, чтобы не дать ей упасть. Она попыталась стряхнуть его руку, но из этого ничего не вышло.
— Отпустите!
— Мисс Уорнер, вы на грани истерики. Ничего удивительного: вас постигло большое горе.
— Не смейте! Пустите! — вырывалась Тедди.
