«Она просто подошла поинтересоваться, как жизнь. Не драться же мне с ней», - пожал тогда плечами Андрей, ясно давая понять, что не собирается развивать тему. И Стеше пришлось удовольствоваться его отговоркой и сдержать порыв шибануть букетом по башке или повесить на него красноречивую табличку с надписью, гласящей: «Этот мужик занят!» Чтобы теперь, в понедельник, отыграться на Махалиной по полной программе. Тем более, что и повод нашелся очень даже справедливый: платья на ней сидели так туго, будто Ефимовна все выходные распарывала их и ушивала.
То, что брюки с утра тоже натягивались с трудом, Стеша списывала на то, что сели после стирки. Хлопок все же.
А сейчас неизвестно уж на чью беду, пока она поднималась по ступенькам, стуча каблучками испачканных сапожек, ко входу в театр, наткнулась глазами на афишу, маячившую в ситилайте.
- Да ну твою ж мать! – ругнулась Стеха под нос и ломанулась к Юхимовичу с воплем воинствующей амазонки:
- Какого черта до сих пор не поменяли! Вы же обещали!
- А? Что? Вы чего шумите, Стефания Яновна? – офигевшим голосом молвил директор Солнечногорского музыкально-драматического театра, оторвав глаза от бумаг, которые до этого момента старательно подписывал, выводя все завитушки и крючки так тщательно, будто от них зависела, по крайней мере, борьба за спасение шерстоносых вомбатов, стоящих на грани вымирания
- Чего я шумлю? – рассердилась еще больше Стеша. – Действительно, чего я шумлю! Вы мне что сказали? Что афиши к Новому году смените! А сами что? Почему там до сих пор Адамова, а не Малич? Вы же в курсе, что у меня другая фамилия!
- Ну другая! И что? Прыгать нам всем тут теперь от радости? Мы об этом уже говорили, мою точку зрения вы знаете. Были б вы Лилькой Хомченко, так хоть что хотите с фамилией делайте. А вы – Адамова. На Адамову идут. Адамову ждут. Адамову все знают. А Малич кто такая?
- Малич – это я. Я Стефания Малич. И вы мне обещали!
- Каюсь, дал слабину. Так вы ж момент еще подобрали, когда я был беззащитен – у нас проверка из инспекции по труду шла. Мне было не до вас.
- А теперь вы одумались?
- Точно так. Одумался, - обрадовался и закивал Георгий Карпович.
- Я паспорт уже переделала, между прочим. Права тоже. Еще осталось страховку переоформить и банковские документы. И я требую, чтобы афишу тоже изменили! Имею право, в конце концов!
- А иначе что? – осторожненько уточнил директор.
- А иначе я из этого кабинета никуда не уйду. Устрою вам тут забастовку. И играть, соответственно, тоже не буду. Потому что у вас заявлена какая-то Адамова, а я – никакая не Адамова.
Все свои угрозы она произносила таким тоном, что Юхимович обязательно должен бы был испугаться, если бы давно не привык к театральной братии, которая страсть как любила устроить представление и в жизни. Но вместо ужаса, который она рассчитывала в нем пробудить, пробудила лишь легкое раздражение. Потому следующим, что сказал ее непосредственный начальник, было буквально следующее:
- То есть вы тверды в своем намерении избавиться от сценического имени и взять другое, по мужу?
- Естественно! – фыркнула Стеша.
- Вы понимаете, что в вашем конкретном случае это даже серьезнее, чем ответить согласием в ЗАГСе во время регистрации брака?
- Да! И именно поэтому я здесь!
- Тогда вы должны понимать еще и то, что это Стефании Адамовой многое позволено и прощаются всяческие огрехи в поведении. А Стефания Малич – особа, которую вообще никто не знает, и носиться с ней никто не собирается.
- Валяйте!
- А еще Стефания Адамова получала львиную долю своей заработной платы исключительно за имя, которое почти что бренд. Поскольку госпожа Малич – нифига не бренд, то и зарплата у нее будет соответствующая, - продолжал давить Юхимович. Но Стеша держалась. Подняла подбородок повыше и решительно провозгласила:
- Если вы считаете, что это будет справедливо, то кто я такая, чтобы препятствовать!
Реплику ее Юхимович оценил. Даже кивком головы выказал одобрение. А после «добил» самым решительным тоном:
- Ну и, в конце концов, Стефания Адамова бралась на работу в театр с определенной целью – играть главные роли в наших ведущих постановках, чтобы привлекать к ним внимание. А к чему внимание может привлечь Стефания Малич? Решительно ни к чему. Никому она неизвестна. Никому не интересна. Потому, кажется, настало время пересмотреть нашу политику в распределении ролей.
Теперь настала очередь Стефании Яновны оценивать удар противника. И его она оценила. Решила, что вомбатов надо спасать уже от Юхимовича. Скрестила на груди руки, негромко фыркнула и спокойно проговорила:
- Ну рискните, Георгий Карпович. Рискните. Я с удовольствием на это посмотрю.
И Георгий Карпович сдулся. Лицо его скисло, и он слегка обмяк в кресле.
- То есть вот так настроена, да?
- Разумеется.
- Уйди с глаз моих!
- И не подумаю.
- Стефания Яновна!
- Что?
- Давай после праздников. Выручку на новогодних спектаклях сделаем – и сменим. Христом богом тебя прошу!
- После праздников так после праздников, - решила проявить лояльность и покладистость Стефания Малич и улыбнулась.
А после упорхнула из директорского кабинета, оставив по себе аромат духов, короткое «спасибо» и недоумевающую секретаршу в приемной. Увидав у той на столе чашку кофе с корицей и, особенно, унюхав ее запах, Стеша резко побледнела и тихо охнула, рванув прочь, иначе форшмак с огурцами мог в любой момент выбраться наружу самым неестественным путем. Стефания корицу не жаловала, почитай, с младенчества.
А с желудком определенно пора было разобраться. Пока добежала до гримерки, пришла к выводу, что мутит даже от собственных духов, и это было мерзко. Хотелось вымыться, но в душевую кабинку соваться не стала. Распахнула форточку и, вскарабкавшись на подоконник, чтобы высунуть наружу лицо, часто-часто задышала, втягивая в себя запах дождя и моря. От него сносило голову и становилось немного легче. И очень сильно тянуло домой, к Андрею. Прижаться к нему покрепче и попросить и правда чаю... или лучше какао, сладкого, на молоке, с маршмеллоу. Но ни какао, ни Андрея. Того не было дома, тот теперь жужжал, изображая трудолюбивого шмеля. Или пчелу... кто там трудится? С ботаникой дело обстояло не лучше, чем с географией.
Недомогание понемногу отпускало, а плакать хотелось все сильнее. Это точно дождь на нее так действовал. И море совершенно невозможного цвета – она в жизни такого не видела. Переливающееся немыслимой бирюзой, синевой и зеленью. Крохотный его кусочек виднелся из-за деревьев из Стешиного окна, и она всматривалась в него, пытаясь отсюда различить линию, где оно сливается с небом.
От созерцания ее отвлек телефон, завибрировавший в кармане пиджака, сидевшего на ней, как влитой. Ритка. После свадьбы Ритка оказалась меж двух огней, в смысле противоборствующих сил. По одну сторону были Стеша и Андрей, а еще Стешин отец, неожиданно подружившийся с Маличем. По другую – Марик и мама, которая, хоть и делала вид, что женщина цивилизованная, а нет-нет, да и пускалась причитать, что не о таком муже она мечтала для своей ненаглядной. Правда, слава богу, при Андрее помалкивала. Высказывала авторитетное мнение исключительно по телефону и в его отсутствие.
И только Ритка страдала, потому что не представляла, как с ними со всеми общаться теперь.
Но Стеше звонила, вот как сейчас.
- Стеша, беда! – провозгласила она, едва невестка сняла трубку. – Ты должна срочно поговорить с Эдькой, а то он натворит такого, что не разгребем!
- Если Эдвард влюбился, а ты считаешь меня большим экспертом в таких вопросах, то оставь пацана в покое, - рассмеялась Стефания, устроившись поудобнее на подоконнике и прислонив голову к стеклу.
- Да лучше бы он влюбился! В семнадцать лет это ненадолго.
- Ну как сказать, - «от человека зависит». Вторую часть своей реплики она вслух не произнесла. Фотография Томы с комода, конечно, перекочевала в фотоальбом, но вовсе не потому что нынешняя супруга просила или капризничала. Сам как-то догадался. Стеша продолжала делать вид, что ничего не заметила.
