Мои веки закрылись от воспоминаний.
— Я… я не хотел, чтобы это произошло, Лина. Я не хотел причинять ей боль. Я бы никогда... — мой голос дрогнул. — Она... намного больше, чем… Она — Рози, — мое дыхание стало затрудненным, слезы, которые я так старательно сдерживал, подступили к глазам, поэтому лучшее, что я смог сделать, это повторить свои слова. — Я не хотел, чтобы это произошло.
Моя кузина долгое время хранила молчание. Так долго, что я подумал, что это все, что на этом все закончилось, что она все сказала, и теперь я остался один.
Но потом она вздохнула, и звук был таким печальным, что я сам чуть не прервал звонок.
— Лукас... — она замолчала, и я мог представить, как она качает головой. — Ты не мог представить, что вы двое провернете все это, и она не влюбится в тебя по уши?
Мой мир остановился.
Точно так же, как тогда, когда я заметил ее в том терминале, пока она бежала ко мне. Или когда я поцеловал ее и даже не почувствовал, как на нас льется вода — мне было все равно. Или когда она сказала мне, что скучала по мне, когда я прибежал к ней домой в час ночи.
Только на этот раз все было по-другому, потому что серьезность, смысл слов, которые я услышал, был… слишком велик.
Она не влюбится в тебя по уши?
В груди стало слишком тесно.
Я больше не был уверен, сижу я, стою или лежу на полу. Я даже не мог сказать, выскользнул ли телефон из моей руки, пока голос Лины каким-то образом не пробился сквозь туман.
— Ты хочешь сказать, — сказала Лина, — что отвез ее в «Zarato», каким-то образом смог убедить владельца позволить тебе пользоваться их оранжереей, повесил светильники и установил проектор только для того, чтобы ты мог воссоздать ту ночь, когда она пожалела, что не встретила тебя, и ты не подумал, что это могло случиться?
Слова Лины едва улавливались в моей голове, просто входили и выходили, мой разум все еще обрабатывал — зациклился — на том, что она сказала ранее.
— Ты хочешь сказать, что даже потрудился испечь для нее мой свадебный торт — и да, Аарон сказал мне, что помог тебе с этим, и поверь, он поплатился за то, что хранил этот маленький секрет — что ты танцевал с ней и целовал ее под гребаным дождем, как современный мистер Дарси, и ты все еще думал, что ничто из этого не заставит ее влюбиться в тебя?
Лина дала мне возможность что-то сказать, но я был слишком медлителен.
— Ты хочешь сказать, что она последовала за тобой в аэропорт…
— Лина, — наконец удалось мне сказать. Умоляюще.
Она просто ждала, когда я продолжу.
Я с трудом восстановил дыхание, прежде чем что-то сказать, и, вероятно, именно поэтому слова вылетели из меня с тяжелым глотанием воздуха.
— Она любит меня? Она так сказала? Рози сказала, что она любит меня?
Секунды растянулись в вечность.
— Лукас, ты сейчас шутишь?
— Ответь мне.
— Господи Иисусе, — пробормотала она. — Да, Лукас. Конечно, Рози любит тебя. Она влюблена в тебя.
Она влюблена в тебя. Она влюблена в меня.
— Зачем еще ей гнаться за тобой в чертовом аэропорту и предлагать поехать за тобой куда угодно? Это был ее широкий жест, и поверь мне, как бы она ни увлекалась романтикой, она никогда не делала ничего подобного. Ни для кого. Никогда. Рози все продумывает, она планирует. И она нарушила свои правила ради тебя.
И я даже не сказал ни слова, когда она это сделала. Вместо этого я разбил ей сердце.
— Я ничего не могу ей дать, Лина. Ни единой вещи.
Потому что жизнь была не так проста, чтобы сказать «да» и быть с ней. Жизнь не так проста, чтобы следовать зову своего сердца и надеяться на лучшее.
Какой мужчина был бы рядом с ней каждый день? Тот, который не оправдал ее ожиданий. Тот, который ничего не мог ей дать. Мужчина без будущего или планов.
— Ей ничего от тебя не нужно. Она просто хочет тебя. Любит тебя. Разве ты не понимаешь? — сказала Лина после паузы.
Я понимал и, в то же время, не понимал.
Меня было недостаточно. Возможно, на данный момент этого было бы достаточно, но не в долгосрочной перспективе.
— Только меня недостаточно.
— О, Лукас, — Лина вздохнула. — Ты действительно не понимаешь, не так ли?
У меня не было ответа на этот вопрос, потому что Лина даже не знала всей истории. Если только Рози не рассказала ей, в чем я сомневался. Она бы никогда так не поступила, я ей полностью доверял. Я…
— Рози... — она замолчала, как будто сомневаясь, стоит ли это говорить. — Она убьет меня, если узнает, что я сказала тебе, но… она написала тебе чертову книгу.
Земля под моими ногами снова задрожала.
— Она что?
— Ее книга. Разумеется, я прочитала и её первую. И она была хороша. Она...
— Я знаю, — прохрипел я. Я тоже ее читал. Я уже запомнил ее наизусть.
— Но эта? Эта история, на которую ты каким-то образом вдохновил ее своим маленьким экспериментом.
Наступила пауза, и я почувствовал, как стучит мое сердце в висках, в ушах.
— Господи, эта чертова книга вышибла воздух прямо из моей груди. Я не помню, чтобы когда-нибудь так широко улыбалась, так сильно плакала или так сильно сжимала свою грудь. И я...
Лина снова замолчала, оставив предложение незаконченным.
— И что? — выдохнул я.
— Я могла видеть тебя на этих страницах, Лукас. Это был ты. Я понятия не имею, как ей это удалось, как она превратила нечто великое в нечто потрясающе красивое, но она это сделала. И это похоже на чертово любовное письмо. Тебе.
32. Рози
Когда-то давно я любила Рождество.
В детстве я жила ради этого времени года. Это не имело никакого отношения к подаркам или нескончаемому запасу сладостей. Это всегда было связано с магией. Любовью.
Она витала в воздухе, как пыльца эльфов, осыпая сверху все и всех, отчего мир казался немного ярче. Намного лучше.
Я думала, что вырасту из этого в какой-то момент своей жизни, возможно, в средней школе. Было вполне естественно перестать радоваться таким вещам, как украшение елки или доставание из шкафа старых пижам из Сантой. Я думала, что меня будет больше раздражать снег, покрывающий город, или мучительные поиски подарков для всех. Но на самом деле этого никогда не происходило.
Моя любовь к Рождеству никогда не угасала.
До этого года.
Впервые в жизни сезон постучался в мою дверь, и мне было наплевать.
Я не стала ставить елку. Я оставила красно-зеленую пижаму в ящике. Наконец-то увидела снег таким, каким он был — грязным и серым месивом. И я никому не покупала подарков.
У меня даже возникло искушение собрать свои вещи и уехать куда-нибудь далеко-далеко. Куда-нибудь, где не празднуют Рождество.
Да. Вопреки всему, я превратилась в Гринча. Моя грудь, когда-то наполненная смутными чувствами, теперь была не чем иным, как открытой ямой. И что самое худшее? Это была даже не горечь. Это не был гнев или разочарование, это была безнадежность. Я догадалась, что надо мной сыграли шутку, потому что я даже не могла быть ворчливым, раздражительным Гринчем. Вместо этого я была печальной, убитой горем его версией.
Как я поняла и в тот день, когда приехала к отцу из аэропорта, впервые в жизни мне разбили сердце. По-настоящему разбили. И это требовало времени, чтобы… справиться, научиться жить с мыслью об упущенном будущем, которое едва успела представить. Чтобы научиться жить, скучая по нему.
Потому что я скучала по Лукасу.
Я скучала по тому, что была влюблена в идею любви.
Потому что теперь я была инженером, ставшей писательницей романов, которая едва пережила самое волшебное и романтическое время года.
Ирония не ускользнула от меня.
И все же мне каким-то образом удалось пережить Рождество без нервного срыва, выйдя из квартиры только дважды — в День Благодарения и Рождество — просто для того, чтобы притвориться, что у меня все хорошо, что я вроде как в порядке. И, в конце концов, мы с моим внутренним Гринчем увидели, как все убирают свои ёлки, и с облегчением вздохнули, подумав: Ну, наконец-то, чёрт возьми.
