заглядывает мне в глаза и приподнимает брови, словно призывая меня высказаться на этот счет. — Ты сейчас закрываешься, да? Ты вообще не можешь со мной разговаривать без своих устройств и применения силы. Тебе меня не напугать, мальчик-монстр.
Я все равно крепче сжимаю его руку, и растягиваю губы в показной улыбке.
— И удачи тебе в следующий раз, когда пристегнешь меня ремнями к столу или креслу. Я больше не буду облегчать тебе задачу.
Я начинаю отодвигаться от него, высвободив свою руку, но Саллен притягивает меня к себе, впившись пальцами мне в плечо.
Я полусижу у него на коленях, мои бедра на его бедре, он с силой прижимает меня к себе, его хватка болезненна, крепка и безжалостна.
Саллен смотрит на меня прищурив глаза, нахмурив брови и сжав припухшие губы, и я не пытаюсь вырваться.
Мгновение он просто буравит меня взглядом.
А потом просто говорит:
— Думаю, если это будет нелегко, мне понравится еще больше, Солнышко.
Я вырываюсь из его хватки, и он реально смеется, издавая низкий, хриплый звук, от которого внизу моего живота разливается тепло. Он надо мной насмехается, но я от него не отстраняюсь. Я просто протягиваю руку, беру «Джеймсон» и, не раздумывая и не глядя на таксиста, отвинчиваю крышку и делаю еще глоток, обжигая горло.
Проблемы есть не только у Саллена, даже если большинство моих проблем это полностью моя заслуга.
Я пью и отмечаю тот факт, что мы выехали из центра Александрии и теперь мчимся по извилистой дороге, обсаженной по обе стороны деревьями с оранжево-желтой листвой. От осеннего пейзажа я чувствую себя живой.
Или, может, это все «Джеймсон».
В любом случае, я делаю еще глоток, но Саллен грубо выхватывает у меня из рук бутылку и пробку, расплескав на нас алкоголь, и по машине разносится резкий запах.
Таксист ничего не говорит, а я поворачиваюсь к Саллену и вижу, как он, не сводя с меня глаз, завинчивает красную крышку.
— Какого хрена ты творишь? — шиплю я, сжимая пальцы в кулаки.
У меня болят ногти, я даже не хочу смотреть, насколько испорчен мой маникюр, а еще дико ноет плечо.
— Ты уже второй раз отнимаешь у меня бутылку, и это уже слишком.
— Тебе хватит.
В голосе Саллена слышится что-то грубое, он отворачивается и смотрит в окно, обхватив ручку зажатой в пальцах бутылки.
— Мне хватит, когда я говорю, что мне хватит, — я тянусь за бутылкой, но не могу вырвать ее у него из рук. — Отдай.
Срывающееся с моих губ рычание не притворное. Если он не отпустит бутылку, я дам ему по лицу. Я борюсь даже не за алкоголь. Он мне не нужен, но думаю, я его заслужила, и в любом случае, Саллен не должен что-то у меня отбирать. Может, я это говорю по пьяни, может, я бы не возражала, если бы он сорвал с меня что-нибудь другое, но не это.
Я пытаюсь прокрутить бутылку у него в руке, тяну за нее и дергаю, но он не смотрит в мою сторону и, похоже, не испытывает никакого напряжения, с легкостью удерживая у себя «Джеймсон».
— Отпусти.
Я хватаюсь за бандану Саллена и, смяв в кулаке белую ткань, поворачиваю его голову к себе, заставляя взглянуть на меня.
Саллен прищуривается и опускает взгляд на мою руку.
— Я стояла перед тобой голая, а ты кусал меня, втыкал в меня иглы и слизывал с моего лица кровь. Ты проглотил выдернутые из моей кожи осколки стекла. Но, находясь рядом со мной, ты даже не можешь снять это. Ты не привык к тому, что твое желание может быть взаимно? Ну, вот она я. Привыкай, черт возьми.
Я дергаю его за мягкую ткань банданы. Во мне нарастает воинственное чувство безысходности, и я не хочу с этим смиряться.
Он разговаривает со мной какими-то урывками. Он не откроется, пока я перед ним не распластаюсь. Он не хочет общаться, и мы просто без конца убегаем. Даже если мы доберемся до этого отеля, что тогда? Рано или поздно нас начнут искать, если уже там не поджидают. И с Мод нам повезло; она, должно быть, хороший человек, по мнению Космо и Саллена. Но я не такая, и мое везение очень скоро закончится.
Я провожу пальцами по треугольному краю белой банданы. Потяни я вот так, то могла бы совсем ее развязать.
У Саллена раздуваются ноздри.
— Отдай мне бутылку, или я сорву вот это.
— Зачем? — тихо спрашивает он.
— Что значит зачем? — практически кричу я, и мне все равно, кто меня сейчас услышит. — Затем, что я хочу тебя видеть. Я. Хочу. Тебя, Саллен. Не Космо. Не Флита.
Когда я произношу его имя, Саллен вздрагивает, а затем морщит нос.
— Не Вона. Тебя.
Он внимательно вглядывается мне в лицо. Затем говорит:
— Стоило только подумать, что ты умнее, чем мне казалось.
Я поднимаю средний палец. Мне плевать, что это по-детски. Да пошел он на хер.
Саллен бросает взгляд на мою руку, и, прежде чем ее опустить, клянусь, я вижу, как он едва сдерживает улыбку.
— Это несправедливо. Ты несправедлив. Я годами была влюблена в тебя, и теперь, наконец, ты здесь, со мной, но такой же замкнутый, каким был всегда. Твоего отца здесь нет, он не накажет тебя за то, что ты со мной заговорил…
— Он мне не отец, — холодно произносит Саллен, не сводя с меня глаз.
— И все же ты по-прежнему молчишь. Ты угрожаешь мне, причиняешь боль и дерешься из-за меня, но ты не хочешь со мной разговаривать, и если ты собираешься продолжать в том же духе, я уравняю шансы.
Я сжимаю ткань между пальцами, чтобы показать, что не шучу, и буравлю Сллена глазами, давая ему последний шанс.
— Осторожно, Кария, — тихо говорит он, не отводя от меня взгляда. — Есть вещи, которые ты потом не сможешь развидеть.
— Я уже видела твое горло! —
