Чарли еще сильнее вцепилась в руль и попыталась удержать слезы. Если Питер и вознегодовал на Дженни, то он не был в этом одинок. Чарли сама винила Дженни – ну если не саму Дженни, то обстоятельства, при которых она появилась на свет, – за свои неприязненные отношения с Элизабет. Из-за Дженни, темноволосой Дженни Элизабет так и не признала Чарли достойной Питера и достойной носить имя Хобарт.
И вот теперь Элизабет умерла, а Дженни исчезла.
Наверное, это Господь шлет им наказание. Наверное, он покарал их за то, что они не испытывают должной благодарности за Дженни; за то, что они недостаточно заботились о ней и недостаточно любили ее при всем том, что у них нет собственных детей.
– Господи, – громко умоляла Чарли, – прости нас. Прости меня за себялюбие. Прости, что я такая плохая мать. – Чарли ехала по Мейн-стрит, мимо магазинчиков и бутиков, и не замечала произошедших в городе перемен. – Прошу тебя, спаси Дженни. Пусть, когда я приеду к Тесс, Дженни уже будет там.
Неожиданно перед автомобилем появился прохожий, и Чарли изо всех сил нажала на тормоза. У нее оборвалось сердце, и руки на руле задрожали. Она совсем забыла, что в Нортгемптоне пешеходы пользуются преимуществом во всех ситуациях. Чарли подняла голову и увидела перед собой на холме знакомое величественное главное здание Смитовского колледжа, надменно и кичливо взирающее на город, и впервые она ощутила ненависть к колледжу и к годам, проведенным в его стенах. Она пожалела, что вообще встретилась с Питером Хобартом, познакомилась с Тесс Ричардс и принцессой из Новокии. Они все были ненавистны ей. Останься она дома, сейчас бы жила в Питсбурге, где было куда легче сносить бедность, чем поддерживать свое положение и авторитет в обществе и к тому же изображать кого-то, кем ты на самом деле не являешься.
Поток машин медленно полз в гору, и Чарли вертела головой, стараясь не пропустить Раунд-Хилл-роуд. У нее вновь заныло плечо.
Машина впереди резко остановилась, и Чарли вновь затормозила.
– К черту пешеходов! – крикнула Чарли. – Чтоб вам всем провалиться!
Но никто, кроме нее самой, не услышал ее слов в автомобиле с закрытыми окнами и работающим кондиционером.
Машины двинулись вперед, и вдруг Чарли увидела Раунд-Хилл-роуд, улицу Тесс, которую она покинула много лет назад вместе с женихом и новорожденной дочерью Марины. С девочкой, которую она поклялась лелеять и любить, а вместо этого каждое лето отсылала ее сюда, потому что так было удобнее и проще. «Дженни. Моя Дженни».
Чарли свернула на Раунд-Хилл-роуд и въехала во двор дома Тесс, как будто только вчера покинула эти места. Все выглядело, как прежде: дом все такой же маленький, такой же белый с черными ставнями, вот только краска сильно облупилась.
Мохнатая собака с лаем выскочила из задней двери. Та самая собака, со снимка в комнате Дженни. Она была щенком в те времена, когда Чарли сбежала от Питера в Нортгемптон вместе с Дженни. Она не помнила кличку собаки. Дженни наверняка не одобрила бы подобной забывчивости.
Чарли выключила зажигание и положила голову на руль. «Вот я и добралась сюда, – сказала она себе. – Я добралась, а как Дженни? Сейчас я узнаю, вернулась ли Дженни и все ли благополучно».
Она вышла из машины.
– Здравствуй, пес, – обратилась она к собаке и погладила ее по спутанной шерсти. – Очень прошу тебя, скажи мне, что Дженни вернулась.
* * *
– Она не вернулась, – объявила Делл, когда Чарли вошла в дом. – Думаю, она убежала.
Чарли смотрела на женщину, выглядевшую точно так же, как и пятнадцать лет назад. Годы не изменили ее. Она была такой же старой и усталой, как и в те дни. Глубокие морщины у рта были все те же и то же суровое выражение на лице, с каким она отдала Чарли сверток с младенцем, которого они с Питером назвали Дженни.
Чарли прислонилась к кухонному прилавку. Он, как и прежде, был покрыт все той же старой клеенкой. Тесс так и не обновила кухню, хотя строила на этот счет планы. Стены были по-прежнему кремовыми, но потемневшими от времени и, наверное, от грязи. Чарли вспомнила, как она собиралась оклеить комнату обоями с рисунком плюща, но неожиданно обнаружила, что беременна. Она не могла себе представить, каким путем пошла бы ее жизнь, не вернись она тогда к Питеру. Она снова внимательно оглядела кухню и поняла, что за все пятнадцать лет Тесс ничего здесь не изменила и ничего не добавила. Она только накопила груды ненужных предметов и вещей: кучи газет и журналов, какие-то старые стулья по углам. Атмосфера была точно такой, как в книжной лавке Делл. Чарли откашлялась и посмотрела на женщину, носящую это имя.
– Если бы Дженни решила убежать, она бы оставила записку.
Делл сняла с плиты старый эмалированный чайник и налила в него воды из крана.
– Возможный вариант, но Дженни этого не сделала, – сказала она.
Чарли ломала пальцы.
– Где она может быть, Делл? У нее есть здесь друзья?
– Насколько я знаю, нет. Она всегда была занята с Тесс в мастерской.
– Какой мастерской?
– Тесс учила Дженни ремеслу стеклодува. – Делл нахмурилась и поставила чайник на плиту. – Разве Дженни вам не говорила?
Чарли покачала головой. Дженни писала редко и мало. Сама Чарли звонила сюда три раза, а может, только два, но никто не подошел к телефону. Чарли вспомнила, как ругала Тесс за то, что у нее нет автоответчика и что она живет, как в средневековье. И все же, если говорить начистоту, Чарли могла бы сделать еще одну попытку позвонить дочери.
– А где Тесс? Она ищет Дженни?
Делл показала куда-то в сторону прихожей.
– Она у себя в комнате. Отдыхает.
«Отдыхает?» Чарли еле сдержала вопль. Она бросилась вон из кухни и побежала в комнату Тесс. Как смеет она спать, когда Дженни исчезла!
Без стука Чарли ворвалась в комнату. Жалюзи были опущены, воздух спертый и жаркий. Тесс лежала на кровати, повернувшись к двери спиной.
– Здравствуй, Чарли.
– Здравствуй, Тесс, – ответила Чарли и обошла кровать, чтобы увидеть лицо подруги.
И остановилась. Тесс выглядела ужасно. Лицо было болезненно бледным, черные круги лежали под глазами, растрепанные безжизненные волосы разметались по подушке. Трудно было определить, где тут печать возраста, а где следы волнений о Дженни.
– Я думала, ты не знаешь, что я приехала.
– Я слышала твой голос в кухне.
Чарли снова подавила желание закричать. «Если ты меня слышала, то какого черта не вышла из комнаты?» Но мрачное выражение на лице Тесс остановило ее: Тесс замкнулась в своем страдании, и до нее не докричаться. Сколько раз Чарли была свидетелем тому, как, отгораживаясь от мира, Тесс воздвигала вокруг себя эту невидимую стену. Так, наверное, было предназначено ей судьбой.
