– Каким образом он может их убедить?
– Говорит, что имеет доказательства, кому на самом деле принадлежат полотна, что они будут вовлечены в долгие и унизительные судебные разбирательства, если продолжат настаивать на своем. Мне точно известно: двое из так называемых жертв были героями Второй мировой. Вы представьте, каким позором для них обернется вся эта история, если всплывет, что они присвоили себе нацистские сокровища.
Интересная теория, но что-то смущает Валентину.
Отпив белого вина, Гарелли продолжает объяснять.
– Я уверен, случилось следующее: кто-то действительно похитил все эти полотна, и, когда ограбленным сообщили, что их картины изначально принадлежали жертвам, выжившим после холокоста, те, разумеется, сразу забрали заявления из полиции.
– Но зачем кому-то понадобилось этим заниматься? – спрашивает Валентина. Неужели Тео такой филантроп, чтобы, рискуя жизнью, похищать картины и возвращать их милым старушкам наподобие Гертруды Киндер?
– Этого я до сих пор не понимаю, – говорит Гарелли, почесывая голову. – Вот почему я здесь, с вами, дожидаюсь того же человека.
Какое-то время оба настороженно молчат и словно ощупывают друг друга глазами.
– Он не придет, – наконец говорит Валентина.
– Я знаю. – Гарелли кивает на ее портфель. – Но вы не против, если я загляну в ваш портфель?
Валентина смотрит на портфель, в котором остался только альбом с эротическими фотографиями.
– Пожалуйста, если вам так хочется. – Внутренне она улыбается, предвкушая мину, которая появится на лице Гарелли, когда он увидит снимки.
Она, в шелковом вечернем платье своей прабабушки, бредет одна домой узкими улочками Венеции, на душе – смятение. Она озлоблена, разочарована и обижена, но в то же время горда поступком Тео, хотя немного озадачена и даже побаивается. Ее Тео. Ее жутко интеллектуальный и не очень практичный парень (полку на стену и то как следует повесить не может), оказывается, подпольный сыщик, разыскивающий по всему миру похищенные предметы искусства и возвращающий их владельцам, для чего ему самому приходится идти на кражу. Она все еще не понимает, почему он не сотрудничает с полицией, ей не ясен и смысл слов Гертруды Киндер о том, что все забыто. И кого так боялась эта старушка? Вряд ли Гарелли.
Валентина испытала настоящее наслаждение, увидев, как смутился Гарелли, открыв альбом с эротическими фотографиями. Но вышло так, что он поразил ее гораздо больше, сказав ей нечто на прощание. Это было произнесено так буднично, как будто такое принято говорить каждый день. Однако за всю ее жизнь ей никто не говорил ничего подобного.
– До свидания, Валентина. Рад был повидаться. Знаете, ваш отец гордился бы вами.
Он сказал это, когда выходил из бара. Она вскочила с места, слегка покачнувшись от выпитого.
– Вы знаете моего отца? – крикнула она ему вдогонку.
– Да, – ответил Гарелли, непонятно улыбаясь. – Разумеется, знаю. – И прежде чем она успела опомниться, вышел.
Гарелли знаком с отцом. Конечно, знаком. Голова у нее идет кругом от всей той информации, которая ей стала известна за последние пару часов. А новость об отце – последняя соломинка. Если раньше она скрывалась от полицейского, теперь ей хочется расспросить его обо всем. Кто ее отец? Где он? Почему совершенно забыл о ней?
Сейчас безлунная ночь и небо такое же мрачное, как ее настроение. Тео все так же не с ней. Сейчас он ей очень нужен. Нужен, чтобы исцелить боль в ее сердце.
Улицы пустынны. Ночью в Венеции всегда так. Туристы расходятся по своим гостиницам, и начинает казаться, что в Венеции живут одни только призраки. Она идет вдоль канала, стараясь не заблудиться. Слышит за спиной шаги, но, когда поворачивается, не видит никого. Церковный колокол бьет полночь, и в тот же миг дорогу перебегает черная кошка. Выходит, судьба сегодня на ее стороне, но она почему-то этого не чувствует. Мысли возвращаются к Гертруде Киндер. Она не рассказала ей, что случилось с ее мужем, но Валентина догадывается: он, наверное, погиб во время холокоста. Ей трудно думать об этом периоде истории. Для нее немыслимо представить, что человеческая душа может быть настолько черна.
Как там Леонардо говорил насчет садомазохизма? Проявляя свои наклонности в постели, некоторые люди избавляются от садистских стремлений в реальном мире. Так ли это? Или же садомазохизм – извращение, только усиливающее тягу человека к жестокости? Ей хочется верить Леонардо. В этом мире и так слишком много вещей, порождающих в тебе чувство вины, чтобы включать в их число еще и удовольствие.
Снова за спиной раздаются шаги, но опять, обернувшись, она не видит никого. Она ускоряет шаг. Да, Гертруда Киндер действительно была напугана. Она хотела уйти, прежде чем придет он. Кто этот он? Не Гарелли, это точно. И не Тео, само собой. Она думает о светловолосом незнакомце из поезда. Он сказал, что они с Тео конкуренты. Не с ним ли боялась столкнуться Гертруда Киндер?
Слыша, что шаги приближаются, Валентина идет все быстрее и быстрее. До «Локанда Ла Корте» уже совсем близко. Она бросается через последний мост, бежит что есть духу через площадь и, задыхаясь, буквально влетает в дверь гостиницы, чем приводит в немое оцепенение консьержа.
Оказавшись в безопасности своего номера, выключает свет, приоткрывает занавеску и смотрит на улицу. Она видит его. Он стоит, прислонившись спиной к стене. Сигарета красной точкой горит в темноте, глаза по-кошачьи устремлены на нее. Он ждет ее.
Когда Белль открывает парадную дверь дома синьора Бжезинского и они с Пиной, охваченные страхом, входят, ее взору предстает картина, которую она ожидала увидеть меньше всего.
В передней не протолкнуться. Деловые партнеры мужа, их жены, слуги, в том числе и Рената, прижимающая к груди какое-то полотенце и бледная словно мел. Много незнакомых людей и полицейских. С ее появлением гул голосов резко затихает и все поворачиваются к ней. Среди смотрящих, уставившихся на нее так, как будто только ее и ждали, она видит одно добродушное лицо. Это ее доктор. Озабоченно сдвинув брови, он быстро пробирается к ней сквозь толпу.
– Дорогая синьора Бжезинская, – говорит он, – прошу, следуйте за мной.
Она невольно хватает за руку Пину.
– Что? Что случилось? – Сердце ее уходит в пятки. О, Сантос, что ты натворил? Она понимает: присутствие в доме всех этих людей, полиции, доктора означает одно – кто-то умер.
– Горничная может остаться здесь, – мягко говорит доктор. – Прошу за мной, моя дорогая.
– Нет. Пина пойдет со мной. – Белль крепко сжимает руку Пины. Ее нельзя упускать из виду. На всякий случай лучше держаться рядом.
