— Что ты такое говоришь, бабушка? — сбитая с толку, спросила она.
— Ты знаешь, что я никогда не одобряла твой побег с Гарри и не одобряла того, что ты вышла за него замуж. Он стал твоей навязчивой идеей с пятнадцатилетнего возраста, ты идеализировала его, а сейчас оказалось, что твой идол стоит на глиняных ногах. Но Гарри не изменился, он точно такой же, каким и был. Ты была настолько одержима созданным тобою образом, что не смогла разглядеть правду. А сейчас уже слишком поздно.
— Слишком поздно?
— Ты замужем, и у тебя ребенок от Гарри. Гарри никогда не позволит забрать у него сына. Он скоро приедет за тобой, Пич, и если ты скажешь ему, что уходишь, он заберет у тебя Вила.
— Он не сможет сделать этого. — Пич содрогнулась от ужаса. — Он не может забрать у меня Вила. Я его мать!
— А в английском суде Гарри заявит, что ты слишком молода, неопытна, притом иностранка и что ты — безответственная мать. Он скажет, что ребенку будет лучше, если он станет воспитываться в Лаунсетон-Холле в своей семье, и что он может обеспечить ребенку солидную материальную базу. И все это так, Пич, он может доказать, что ты была слишком молода для замужества. Если бы не было ребенка, я бы посоветовала тебе развестись с Гарри. Но сейчас… — вздохнула она, — Пич, дорогая, ты до сих пор витаешь в облаках и романтических мечтах. Сейчас ты должна взять себя в руки и пытаться спасти ваш брак ради ребенка.
— Все, что ты говоришь, — правда, — грустно призналась Пич, — Гарри был моим идолом. И я действительно вела себя скверно и эгоистично. Мне не было дела до чувств Августы, когда я встречалась с Гарри, — я думала, кроме нас, это никого не касается, что в мире существуем только он и я.
— А сейчас вас трое. — Леони протянула Вила Пич, и малыш засмеялся, радостно брыкая ножками. — Серьезно подумай, что ты будешь делать, Пич, — предупредила она, — потому что нет ничего более грустного на свете, чем не иметь возможности быть рядом со своим ребенком. Я-то знаю. Так случилось со мной.
Пич прижала ребенка к себе, словно испугавшись, что он растает в облачке дыма. Она знала, что Эмилия, ее мать, воспитывалась Эдуардом д’Оревиллем в Бразилии, но никогда точно не знала почему, хотя и подозревала, что в этой истории был замешан ее дед. Жиль де Курмон.
— Но это — другая история, — резко оборвала свои воспоминания Леони. — Сейчас мы должны подумать о Виле и его будущем. И о твоем счастье, Пич.
— Я не позволю ему забрать Вила, — гневно вскричала она, — и я никогда не вернусь к Гарри. Никогда! Никогда!
— Пич, — вздохнула Леони, — когда ты, наконец, повзрослеешь?
Гарри и Нанни Лаунсетон приехали на следующей неделе.
— Мне очень жаль, Пич, — сказал Гарри, глядя на нее своими светло-зелеными глазами. — Я не хотел причинить тебе боль.
— А как же Августа?! — закричала Пич, не в силах сдержать боль в голосе.
Гарри вздохнул.
— Августа и я всегда были друзьями. Мы должны были встретиться, чтобы обговорить кое-какие финансовые дела. Пообедали в «Рице». Обед занял больше времени, чем я предполагал. Это совсем не то, о чем ты подумала.
Пич недоверчиво смотрела на него. Она знала, что Гарри составил финансовый договор с Августой при разводе, и, возможно, им и надо было что-то обсудить. Но могла ли она ему сейчас верить?
— Послушай, — предложил Гарри, — давай отошлем Нанни обратно в Лондон вместе с ребенком, а ты и я устроим каникулы. Только ты и я. Я отвезу тебя на какой-нибудь тропический остров, украшу тебя там гирляндами из гибискуса, и мы начнем все сначала. Или можем отправиться в Венецию, остановимся в прекрасном старинном палаццо и притворимся, что ты — принцесса времен Ренессанса. Выбирай сама.
Пич была уверена, что он говорил от души. Но что будет…
Венеция была прекрасна. Именно такой и представляла ее себе Пич по рассказам друзей, уже побывавших там раньше. Венеция красива даже в дождливую погоду. Они медленно плыли вдоль туманных каналов в великолепных гондолах с высокими носами, заглядывающими в окна старинных дворцов, и любовались прекрасными видами города. Стояли на площади Святого Марка и наблюдали за потоками воды, бурлящей по ее краям и грозящей поглотить ее всю. Они пили «беллини» в баре, который по случайности носил имя Гарри. Гарри повсюду брал с собой блокнот, куда кратко записывал свой впечатления, городские сценки, услышанные обрывки разговоров, которые привлекали его внимание. И каждый полдень они занимались любовью в роскошном номере отеля «Киприани», но он больше не описывал ее в своем блокноте, как делал это раньше, в их первые встречи.
Лежа рядом с Гарри, Пин изучала его лицо, вспоминая, как разглядывала его в ту ночь, с той только разницей, что сейчас она хотела увидеть правду. Гарри не был жестоким. За прекрасной внешностью скрывался безвольный и слабохарактерный человек. Завтра, на следующей неделе, через месяц красивая девушка зазывно улыбнется ему, и он забудет все свои обещания. Гарри никогда не сможет измениться.
Пич уткнулась лицом в прохладные подушки, прислушиваясь к плеску воды, бьющейся о выступ здания. Она уже поняла, что не любит Гарри. Пич была молода, наивно одержима мечтой о нем, а сейчас она должна остаться с ним только ради Вила. Она подумала о бесконечной череде одиноких дней, ожидавших ее в Лаунсетон-Холле, когда Гарри будет опять отрезан от нее стенами кабинета, уйдет в свой собственный мир, и почувствовала, как слезы навернулись на глаза.
«Дерьмо, — сердито выругалась про себя Пич. — Сейчас не время для слез. Достаточно я пролила их из-за Гарри. Пора как-то налаживать свою жизнь». Она вспомнила, как когда-то, стоя перед портретом своего деда де Курмона, полная юношеских идеалов и устремлений, пообещала ему, что сделает все, чтобы имя де Курмон вновь оказалось рядом с «Роллс-Ройс», «Бентли» и «Мерседес». Теперь настало время подумать, как выполнить свое обещание.
Пич промокнула слезы уголком подушки. Хватит. Бабушка права. Пришло время стать взрослой.
Ноэль отпраздновал свое назначение в «Грейт Лейкс Моторс корпорейшн» на должность управляющего отделом тем, что купил старую квартиру Скотта Харрисона. Он каждый день проезжал мимо этого здания, направляясь на работу на своем новеньком белом «грейт лейкс-купе» с бежевым салоном и радиоприемником фирмы «Блаупункт». Это был большой скачок от того «шевроле», который он имел раньше. Как-то раз Ноэль остановился возле этого здания, движимый каким-то подсознательным чувством. Сейчас оно не выглядело таким шикарным, как двенадцать лет тому назад, когда он впервые попал сюда. Следы запущенности были заметны на потертом сером ковре и давно не чищенных медных дощечках лифта. Но, услышав, что несколько квартир выставлено на продажу, Ноэль уже знал, что хочет жить здесь. Одной из них оказалась квартира Скотта. Ноэль обошел пустые, безликие комнаты, из широких окон которых были видны башни Детройта, вспоминая былое. Перед ним возник призрак голодного, испуганного четырнадцатилетнего мальчишки, одетого в мягкий кашемировый халат Скотта, впервые в жизни пьющего, чуть не совращенного…
