Мне не хочется ее впускать. Да, может я и слабачка, но какая бы нормальная женщина сияла от счастья, встречаясь с бывшей женой человека, за которого собиралась замуж.
На мгновение в голове даже проскакивает мысль, что, может, та женщина, с которой Марик сейчас встречается — Мила. Юлиана — просто наемный работник, которого он нашел только в помощь мне. Она ничего не знает о его прошлом и вряд ли знает в лицо его бывшую жену. А у Милый сейчас совсем другая прическа, совсем другой вид. И стала бы она нарочно приходить в гости, если бы ей не было чем меня ужалить?
С опаской, но все же открываю дверь и отхожу в сторону, нарочно не закрывая ее на замок, когда Мила заходит внутрь магазинчика.
— Извини, что у меня совсем нет времени на долгие задушевные разговоры, — начинаю первой и ненавижу себя за то, что голос предательски ломается. Но по крайней мере я честна с собой. Я дала себе это обещание в тот день, когда сняла с дверцы холодильника наши с Бармаглотом фотографии — больше не заниматься самообманом. — И если ты не против…
Моя пауза достаточно понятна и однозначна.
Мила осматривается, заинтересованно вертит головой и несколько минут посвящает тому, чтобы изучить все, что видит.
А что если они с Марком и правда снова вместе?
Он не развелся бы с ней, если бы не тот мой ультиматум.
Потому что у них много общего и, самое главное, Мила всегда будет такой, как ему нужно. Она точно бы никогда не стала шататься, выбирая между ним и человеком, которого, как ей казалось, она любит.
— Очень мило, — не поворачивая головы, говорит бывшая Марка. — Знаешь, я бы, пожалуй, даже что-нибудь купила. Может, посоветуешь что-нибудь? Фирменное. То, во что ты вложила всю душу и сердце.
Когда Мила поворачивается, я понимаю, что она пришла с холодной войной. Нет, она слишком хороша и уверенно счастлива, чтобы ломать мне мебель и бить дорогие витрины.
Она просто размажет меня по стенке.
И я этого вполне заслуживаю.
Хоть и не собираюсь поддаваться и облегчать ей задачу.
— Прости, но уже совсем ничего нет. — Витрины и правда пустые. — Но у меня есть кекс, хотела взять домой. Так что…
— Да, конечно, — вежливо улыбается Мила.
Пока я достаю из бумажного пакета кекс и делаю пару стаканчиков кофе из автомата, Мила выходит на улицу и усаживается на стоящую рядом скамейку. Она тоже с логотипом кондитерской и украшена гипсовыми пряниками и пончиками. Обычно здесь полно молодежи, которая любит пофотографироваться с новой местной достопримечательностью, но сейчас на небе грозовые тучи — и народ сдуло с улиц со скоростью света.
В воздухе уже пахнет приближающимся дождем.
Но тихо и не шевелятся даже листья на деревьях.
Я протягиваю Миле ее одноразовую тарелку с кусочком морковного кекса с шоколадными дропсами и пластиковый стаканчик капучино.
Сажусь рядом и даже не скрываю, что с интересом слежу за ее реакцией — как отламывает кусок кекса, кладет его в рот, медленно пробует. Пьет кофе и морщится.
— Не люблю несладкий кофе, — говорит с той самой улыбкой, об которую наверняка сломалась не одна соперница.
— Прости, сахар закончился, — в ответ улыбаюсь я.
Хоть мы обе прекрасно видели полный стаканчик одноразовых стиков с сахаром.
Глава девяносто первая: Сумасшедшая
— Это правда вкусно, — говорит Мила спустя пару минут, когда где-то вдалеке сверкает желтый росчерк молнии.
— Для постоянных клиентов есть ассортимент скидок — накопительные карты, карты клиента, — улыбаюсь в ответ, давая понять, что готова вести цивилизованный разговор, если она не собирается устраивать показательную порку. Хотя я абсолютно уверена, что это благодушие — затишье перед бурей.
— Спасибо, но в этом районе я бываю крайне редко и по особым случаям. Например, — Мила окидывает меня прохладным взглядом, — увидеться с несостоявшейся женой Марка.
Почему она не сказала «бывшего мужа»?
Проглатываю неприятный липкий ком паники, выдерживаю первую атаку и отвечаю, стараясь не упасть в грязь лицом:
— Несостоявшаяся жена Марка польщена таким вниманием и на всякий случай говорит, что в следующий раз можно просто заглянуть в мой инстаграм. Если там есть новые фоточки, значит, я жива.
— Не факт, что здорова? — снова слегка «прикусывает» она.
— А кто в наше тяжелое время бывает полностью здоров? То лапы ноют, то хвост отваливается.
— Хотела спросить — ты довольна собой? — резко меняет тему Мила. Уже не улыбается, но и неадекватной, лезущей на баррикады «брошенкой» тоже не выглядит. — Мне, знаешь, все время хотелось спросить — для чего ты все это затеяла? Это ведь ты захотела. Марк не собирался разводиться.
Я выбрасываю в урну свой почти нетронутый кусок кекса и делаю глоток крепкого горького кофе. Даже зубы сводит, но и мозги прочищает от ненужных мыслей.
— Потому что не хотела быть любовницей, — отвечаю я и, подумав, добавляю: — И потому что просто хотела и могла.
— Ты же в курсе, как называют маленьких девочек, который вот так, по прихоти, уводят мужчин из семей?
— Умницы-красавицы? — посмеиваюсь я.
— Суки и стервы, — и не думает улыбаться в ответ Мила.
— Если честно, мне все равно. — Пожимаю плечами.
Никогда, ни разу с того дня, как Бармаглот ушел, я не искала себе оправданий.
— Если ты приехала рассказать мне, что я поступила плохо, то вряд ли скажешь что-то такое, чего я уже сотню раз не сказала себе сама. — Это не попытка заработать баллы. Мне нет смысла красоваться перед женщиной, которая все равно останется в моей жизни лишь транзитным персонажем, именем, которое рано или поздно, но сотрется из памяти. — Если бы все люди на земле поступали только красиво и правильно, жили по совести, это была бы утопия.
— Ты же и так затащила его в постель, и знала, что…
— Я никогда никого силой в постель не тащила, — поправляю ее. — Глупо верить, что сорокалетнего мужика можно соблазнить гостеприимно раздвинутыми ногами. Разве что на одну ночь.
— Иногда мужчины падки на ноги, которые раздвигаются в любое время суток, — огрызается Мила. Впрочем, после паузы кое-как снова берет себя в руки.
— Мила, я правда не знаю, что ты хотела услышать, но я не собираюсь облегчать тебе задачу. Ты можешь сколько угодно верить, что у вас был охуенный брак, крепкая семья и непотопляемый корабль семейной жизни, но всего этого не было уже очень-очень давно. Задолго до того, как появилась я.
— Ты ничего не знаешь о нашей жизни. Не бывает семей, в которых все гладко и идеально. Только в книгах. Вопрос лишь в том, что одни женщины бросают все и уходят, а другие — борются за то, что им дорого.
— Ну и как — помогла тебе твоя борьба? — не могу удержаться, чтобы не съязвить в ответ. — Или ты правда думаешь, что каждая измена и каждое прощение — это ступенька к раскрытию супружеской гармонии?
— Он меня ценил. Всегда. И все его одноразовые салфетки…
— Все эти женщины были лучше тебя, — продолжаю вдалбливать в ее голову абсолютно прописные истины. — Мужчина либо верен, либо нет. Не бывает полумер. Не бывает «случайной измены». И мужская полигамия — это херня, которую придумали похотливые кобели, и в которую поверили слабые бесхребетные женщины! Куда проще поверить в какие-то идиотские законы природы, в херовы инстинкты, в то, что он сует член в другую бабу совершенно случайно и даже плачет от раскаяния, трахая другую, чем признать, что на самом деле ты — просто ничто. Настолько пустое место, что мужчине плевать на то, что однажды ты можешь узнать об измене и просто уйти. Ему плевать, что ты будешь плакать. Что его потрахушки перечеркивают годы отношений и тонны чего-то хорошего и светлого. Гораздо проще продолжать плыть по течению, сваливая все измены на его любовниц.
— Ты ничего не знаешь о любви и взрослой жизни, — подавляя крик и слезы, бросает мне в лицо Мила.
