и бегаю. Покой и сон потерял. И голову тоже. И, кажется, я уже признавался, когда замуж тебя звал.
У Эльки глаза заблестели.
– Невозможно понять, когда ты шутишь, а когда серьёзен, – вздыхает она. – Что ты там прячешь, Костров?
И тогда я протягиваю букет. Нежные розы, розовые киндер-сюрпризы и тесты на беременность. У Эльки почему-то дрожат губы.
– Ну что ты? – прижимаю её к себе, целую, куда попаду. – Всё очень серьёзно, серьёзней не бывает. Поженимся, родим, будем счастливы. Хотя почему будем? Я уже счастлив. Надеюсь, ты тоже. А если нет, я решу эту проблему, доверься мне.
– Какой же ты самоуверенный! – толкает Элька меня в грудь, и становится легче. Вот так, моя девочка, такой ты нравишься мне гораздо больше.
– Есть немножко, – прячу улыбку, получаю кулаком в солнечное сплетение, деланно охаю и сгибаюсь. – Ну больно же! – вру и ловлю Элькин встревоженный взгляд. – Ну, давай, пора проверить: отравилась ты или пора обнести детский магазин для маленьких принцесс Костровых.
– Девочка? – Элька внимательно вглядывается в нежно-розовый букет и застывает со странным выражением лица.
– Ну, пусть и мальчик, – осторожно произношу я. – Не важно. Эль? – зову притихшую ведьму. Ты что?
– Киндеры считаю, – поднимает она на меня глаза. – Надеюсь, ты не заставишь меня рожать столько. Кстати, шоколада хочется – жуть.
– Давай главное, а потом шоколад, – веду её к туалету и пытаюсь не ржать. – Столько раз не заставлю, честно. И одного хватит. Ну, или двух. Если захочешь.
А через две минуты мы вместе смотрели на красивые две полосочки. Яркие и чёткие.
– Ну вот, – удовлетворённо выдохнул я. – Во вторник – в ЗАГС. А то отравилась, отравилась…
– Ладно, Костров, уболтал. Я выйду за тебя замуж.
– Будь добра, сделай одолжение, – улыбаюсь я Эльке, – и признайся уже, что я тебе не безразличен, а то мне как-то грустненько, что никто меня не любит.
Она молчит, глаза опустила, а я начинаю волноваться. Нет, хорошо быть офигительно прекрасным, но хотелось бы хоть иногда слышать это от любимой женщины.
– Я боюсь, Паш, – вздыхает Э-Лиза.
– Чего ты боишься? – спрашиваю, чтобы не спугнуть. Вот такой она бывает очень редко. Настоящей, без прикрытия.
– Тебя боюсь, – выдаёт она, а я теряю дар речи. Это она-то? Боится? Дайте литр корвалола! – Мне всё кажется: добьёшься своего, поставишь зарубку на изголовье кровати и уйдёшь покорять других женщин.
– Всё, – развёл я руками, – нет больше других женщин. В моей жизни появилась вредная, невозможная, но самая лучшая ведьма. Околдовала, пригрозила, что двойню мне родит. А я что? А я всё, – снова развёл руками, словно на гармошке играя. А потом сказал так серьёзно, как только мог: – Никто больше не нужен, понимаешь? Так что придётся тебе меня любить.
У Эльки вспыхивает лицо. Замечательно. Любит, значит. Стесняется признаться. Или из вредности молчит. Но зачем мне слова? Можно и без них. Важно, что я вижу и чувствую.
– Иди ко мне, – протягиваю руки. И она прячет лицо у меня на груди, а потом поднимает за поцелуем. Губы наши сталкиваются и высекают искры.
Мама будет счастлива. Женила всех сыновей. И умных, и прекрасных. И внуками мы её завалим – пусть попробует стонать или пищать. А будет жаловаться – ещё потрудимся, чтобы пополнить ряды Тургеневых-Костровых.
Эля
Свадьбы у нас почти не было. Мой властелин и господин Пашка построил всех. Ни жаркие споры, ни крики мамы Лены не растопили его решимости.
У меня было ослепительно белое платье, фата до пола и кольцо на полпальца (чтобы все видели, что я замужем, – заявил мой Костров). Была торжественная роспись и ресторан для родни и друзей. Свидетеля апостола Андрея мы бросили на свидетельницу Тому – мою коллегу, очень умненькую и красивую девочку, на которую сделали стойку оба брата.
– Держи ухо востро, – предупредила я её. – Оба умные и обаятельные, но великие бабники, поэтому поступай, как в математике: два пишем – три в уме, то есть не верь ни единому слову.
Тома улыбалась и закатывала глаза. Но мой долг – предупредить. А то кто их знает, этих Костровых? Не всем же так везёт, как мне с Пашкой.
Пока народ веселился, муж мой увёз меня на Бали. К морю, экзотике, пальмам, невероятной красоте. Там мы прожили две совершенно счастливые недели. Купались, мечтали, любили друг друга. Там я наконец-то призналась Пашке в любви.
– Люблю тебя, – шепнула, когда закатное небо отразилось в морской глади.
– Я знаю, – поцеловал меня самоуверенный зазнайка. – Иначе ты бы не вышла за меня замуж.
Спорить я не стала – ни к чему. Зато подумала: как здорово иметь подруг. Если бы не они, никогда бы в голову не пришло искать мужа для Юльки по банковским досье.
Никогда не знаешь, за каким поворотом ждёт тебя счастье. А я уж точно не думала и не гадала, что у моего счастья будет лицо Павлика Кострова, который оказался не так уж и плох.
Эпилог
Юля
– Дети, за мной! А кто у нас любит тётю Розу? Все любят? Тогда все получат подарки!
Розка, как всегда, энергичная и неугомонная. Её хватает на всех. А что вы хотели? Мать троих детей, любимая жена и моя лучшая подруга.
– Я теперь понимаю всю прелесть Розкиного характера, – обмахивается платочком Элька и кладёт руку на беременный живот. – Это просто счастье, что она такая. Я хоть немного отдохну, пока она возится с Санькой.
Я согласно киваю. Ей бы жаловаться: у неё один сын, а у меня – тройня.
Три года назад мы с Розкой родили почти одновременно. Она – смуглого Ренатика, а я – семимесячных Мишку, Тишку и княгиню Лёлю.
Чуть позже к нам присоединилась и Элька. Двойни у них с Пашкой не получилось. И долгожданная дочь оказалась сыном. Наверное, впервые мы лицезрели растерянного до слёз Кострова.
– Как сын? – наезжал он на медсестричку, что вышла сообщить новоиспечённому папаше радостную весть. –
