О, черт, значит, мне это не приснилось. Он на самом деле пытается заговорить, верно?
— Почему нет?
Грей вздыхает, на мгновение поднимая взгляд к потолку.
— Потому что ему нравятся парни, и он из Малибу. Если мой папа снова увидит меня с ним…
Боже, Грей…
— Он тебе нравится?
Он качает головой.
— Он для меня загадка. Я не могу до конца разобраться в нём, так что именно это… меня и интересует.
То, что Грей не может понять кого-то, происходит нечасто, неудивительно, что он заинтересован.
— Знаешь, ты не можешь остановить свою жизнь и позволить своему отцу решать, кто тебе нравится. И я не имею в виду, что ты должен восстать против своего отца… Ты человек, Грей. Тебе позволено испытывать чувства и встречаться с кем захочешь. Если Луан тебя интересует, не трать своё время впустую, пытаясь избежать того, что из этого может получиться.
Грей некоторое время молчит, глядя на меня так, словно не знает, продолжать этот разговор или прекратить его. Он выбирает последнее.
— Знаешь, это самая умная вещь, которую я когда-либо от тебя слышал.
Я пожимаю плечами, просто радуясь, что он хотя бы раз открылся сам.
— У меня бывают такие моменты.
— Ты всё ещё готовишь ужин, верно? Я умираю с голоду.
Я вставляю ключ в замочную скважину двери своей квартиры и киваю.
— Я принесу, когда все будет готово.
— Ты лучший!
— Я знаю.
Я открываю дверь одновременно с тем, как Грей закрывает свою, но ещё до того, как я вхожу, чувствую, что что-то не так.
Запах, которым меня встречают. Я точно знаю, что его не должно быть в этой квартире.
Я не захожу внутрь, вместо этого я захлопываю дверь и смотрю вниз на спящего ребёнка у меня на руках, затем в панике разворачиваюсь и начинаю колотить в дверь Грея. У меня есть ключ, но сейчас у меня недостаточно времени, чтобы искать его.
Поскольку Грей сам только что вошёл, он быстро открывает дверь. Я проношусь мимо него, чувствуя, как моя кровь пульсирует. Я усаживаю Брук на кухонную столешницу, раздевая её до нижнего белья и будя в процессе.
— У тебя всё ещё есть EpiPen, который я дал тебе на всякий случай, верно? — я осматриваю кожу дочери, ожидая появления красных пятен.
Грей не задаёт вопросов, он обходит столешницу и открывает ящик, прежде чем пододвинуть ко мне EpiPen.
— Что происходит? — наконец спрашивает он.
— Папочка? — Брук выглядит смущенной, но, по крайней мере, не так, будто ей трудно дышать.
— В квартире пахнет клубникой, — говорю я ему. — Почему, во имя фламинго, любящего розовый, в моей квартире пахнет клубникой?!
У нас дома нет клубники. Ни одна вещь в этой квартире не должна пахнуть грёбаной клубникой. И я знаю, что Эмори не покупала её.
— Я не знаю. Но, Майлз, я думаю, с Брук всё в порядке.
На её руках и ногах нет никаких пятен, и, кажется, она нормально дышит. Если бы она почувствовала запах, и это вызвало бы у неё аллергию, она бы уже хватала ртом воздух. Но я всё равно продолжаю проверять её руки, ноги, живот. Может быть, я что-то упускаю. Может быть, это запоздалая реакция. Я не знаю. Но что я точно знаю, так это то, что я когда-то случайно чуть не убил свою дочь, потому что думал, что с ней всё в порядке, когда это было не так. И если мне придётся стоять здесь, пялясь на её кожу и прося Брук делать глубокие вдохи ещё десять часов, я это сделаю.
— Ты хочешь, чтобы я проверил Эмори и Идена?
— Нет, — я делаю глубокий вдох, затем, наконец, признаю, что с Брук всё в порядке. С ней всё в порядке. Возможно, она не почувствовала запаха, потому что спала. Или, может быть, у меня галлюцинации. Если бы в моей жизни был хоть один день, когда я бы подумал, что галлюцинации возможны, это был бы сегодняшний день.
— Нет?
— У тебя есть рубашка, которую она могла бы надеть? Просто чтобы Брук не пришлось спать в платье.
Я не поведу её туда, так что ей придется провести ночь у Грея. Брук не будет возражать, она время от времени остаётся с Греем на ночь. Не часто, но достаточно часто, чтобы я знал, что ей удобно провести здесь ночь.
Грей слегка задыхается от волнения.
— Я купил ей одежду.
Я фыркаю.
— Серьёзно?
— Да. Я шёл по какому-то магазину и оказался в отделе детской одежды, где нашёл самые симпатичные вещи, поэтому купил их по размеру Брук. Теперь у меня наконец-то есть причина подарить их тебе.
— Что значит «по какому-то магазину»? — зная Грея, какой-нибудь магазин мог означать всё, что угодно.
— Ли Ко. Как я уже сказал, просто какой-то магазин. Не беспокойся об этом.
Ладно, как скажете.
— Ты можешь присмотреть за ней? Я вернусь. Я должен выяснить, что там происходит. Если начнут появляться красные пятна и она пожалуется на то, что не может дышать…
— Я воспользуюсь EpiPen, затем вызову скорую помощь и сообщу тебе, я знаю.
— Просто хотел убедиться. И помни. Голубой до небес, оранжевый до бёдер.
ГЛАВА 75
«О, подруга, ты гребаная сплетница» — Backstabber by Kesha
Майлз
Я открываю дверь трясущимися руками и понимаю, что всё не было галлюцинацией. Я вхожу в квартиру, и меня накрывает ещё одна волна клубничного аромата.
— Эм? — зову я, закрывая дверь.
Здесь тихо, даже слишком. Может быть, Эмори пошла погулять с Иденом, потому что не смогла заснуть? Но она не выходила из квартиры уже две недели, и я знаю, что она не выйдет ещё две.
Я понимаю, что в квартире я совсем один. Эмори нет. Ладно, может быть, она уснула в спальне. Однако дверь в спальню закрыта. Эмори никогда не закрывает дверь.
Кухня тоже пуста, за исключением корзины на кухонном столе. Именно по этой причине в квартире пахнет клубникой. Я хватаю корзину и направляюсь на балкон, чтобы оставить её там. Я найду способ избавиться от неё, не выбрасывая. Может быть, я случайно уроню её с балкона ночью, хотя в центре Нью-Йорка это кажется невозможным.
Мне всё равно. Я просто хочу, чтобы этого дерьма здесь не было. Ставлю корзину, оборачиваюсь, чтобы вернуться в квартиру, и понимаю, что я больше не один. Но на меня смотрит не жена.
Я закрываю раздвижную дверь. Когда мой взгляд, наконец, останавливается на её фигуре, я не чувствую странной дрожи или замешательства. На данный момент я не думаю, что меня уже что-то может удивить.
— Зачем ты выставил её на улицу? — спрашивает она, как будто нет других вопросов.
— Мы не держим дома клубнику. У моей дочери аллергия.
— У твоей дочери? — она хихикает с лёгкой болью. — Она наша дочь, Майлз.
— Я не помню, чтобы ты участвовала в её воспитании, Милли.
Это, должно быть, просто плохой сон.
— Я вырастил её один. Так что не называй себя матерью. Эмори была для неё большей матерью, чем ты когда-либо будешь.
Милли вздрагивает, на её лице отражается обида.
— Как её зовут? — спрашивает она.
— Как будто тебе не всё равно.
Я прохожу мимо женщины, которую когда-то считал любовью всей своей жизни. Сейчас я не желаю даже смотреть на неё. Может быть, год назад, внезапно увидев её в своем доме, я бы отреагировал иначе. Ещё немного волнения и счастья, смешанного с замешательством и гневом. Настоящие эмоциональные качели. Но сейчас всё, что я чувствую — это отвращение, эмоция, которую я никогда не думал, что смогу испытывать к ней.
— Почему ты не задаёшь мне вопросов, Майлз? — спрашивает она, и я знаю, что она следует за мной на кухню. — Почему ты не рад меня видеть?
— Я женат.
— Да, я знаю, — она кладёт руку мне на плечо, пытаясь помешать мне заглянуть во все шкафы, но я отмахиваюсь от неё, потому что не стану рисковать, пока не проверю каждый дюйм этой квартиры, прежде чем впустить Брук обратно. — Как ты мог так поступить со мной?
Я фыркаю и качаю головой от нелепости вопроса.
— Как я мог так поступить с тобой? Ты имеешь в виду, двигаться дальше? — наконец оборачиваюсь и смотрю на неё.
