ни билась — камер, слава Богу, не нашла. Зато в спальне их было, что называется, за глаза: напротив кровати, в точности у меня под носом; с правой стороны, на прикроватной тумбочке, возле забытого — по-видимому, специально — зарядного устройства; и с левой стороны, аккурат возле меня, на уровне лица. Короче, когда я просыпаюсь, то обязательно смотрю в его «глаза», которые, я в том полностью уверена, Юрьев не смыкает никогда. Палач организовал себе дежурство без пересменок, праздничных, отпускных и обязательных выходных. Он следит? Скорее, сторожит. А зачем? Волнуется? Переживает? Досаждает? Хотел бы находиться рядом? Так я с огромным наслаждением пару раз опрометчиво порадовала виртуальным сексом дурака.
Я смогла самостоятельно удовлетворить себя, пока он пас меня. Убеждена, что муж тогда внимательно смотрел. Знаю, что в тот момент палач надрачивал себе ширинку — вот так желал участвовать, затем подстраивался, видимо, иногда спешил, а после замедлялся, возможно, временами отступал, когда я специально убирала руку от промежности и лобка, дышала широко раскрытым ртом, словно отмахала марафон, отыскивая с той стороны его поддержки в виде слабого сигнала или ритмичного мигания индикатора, свидетельствовавшего о начале записи с чётким аудио контентом и оригинальным, немного пошловатым, изображением. Боже мой… А как на следующий день Юрьев встретил у двери меня! Похоже, Ромка ждал, потому как истинно выклянчивал жалкого внимания, пока пытался взять меня за руку, чтобы притянуть к себе, а после жадно целовать. Я, конечно же, выкручивалась и шёпотом хрипела, что:
«За слежку, сволочь, не прощу тебя!».
«Ты великолепна, солнышко. Пригласи меня…» — обдувая тёплым воздухом, шептал на ухо, стоя за моей спиной в просторной лифтовой кабине. — «Оль, давай?»…
Я бы пригласила! Исключительно лишь для того, чтобы раз и навсегда расставить точечки над i, а после попросить освободить меня от своего незримого присутствия по ту сторону объектива видеокамер. Да только, где он, этот Юрьев? Опять, по всей видимости, куда-то с Костиного разрешения пропал? Как в воду канул. Стоит ли соваться к шефу, чтобы снова с потрохами сдать себя? Чем он занят, когда надолго пропадает? Где и с кем бывает? С этой Василисой? Или он нашёл другую б…
— Привет, — она со мной равняется, аккуратно задевая обнаженным матовым плечом.
— Добрый вечер, — переступаю с ноги на ногу, пока решаю, размышляю и обдумываю план холодной мести тому, с кем через пару-тройку дней оформлю окончательный разрыв, поставив размашистую подпись в нужном месте.
— Есть минутка?
— Нет.
— Кого-то ждёшь?
А она нахалка! Видимо, чтобы брендированные тряпки продавать, надо обладать большим количеством зазнайства и апломба. Всё ясно! Судя по тому, что предлагает наш модный капитал, исключительно подобные Инге Тереховой в этом бизнесе с финансовым успехом могут выживать.
— Такси, — через зубы отвечаю.
— Я на машине.
— Поздравляю.
— Могу подвезти.
— Не нуждаюсь.
— Оль…
Да что ей надо от меня?
— Я приняла твои извинения, но на этом всё. Никаких тёплых отношений, никаких потрескушек по душам, никаких совместных поездок-посиделок. Исключительно деловые отношения и встречи в зале совещаний. Я этого, чьего-либо внимания, тем более от женщин, с которыми имела изначально нехороший опыт знакомства и общения, — размашисто разрезаю воздух ладонью, — не хочу. Что надо?
— Мне очень жаль. Можем заново познакомиться, если ты не возражаешь. Привет, я Инга! — толкается, как будто бы заигрывает. — А тебя как зовут?
А я хочу её ударить! Потому как в жалости, тем более от этой бабы, совершенно не нуждаюсь.
— Жалеют новорожденных, тяжелобольных и умирающих, Инга, — голосом намеренно продавливаю имя. — Ни к одной из трёх позиций я себя не причисляю, поэтому забирай её назад. Кстати, я Оля.
— Хм? Оля, Оля, Оля… Мы с тобой раньше не встречались?
Сейчас засандалю этой наглой в глаз!
— Да, в общественном туалете.
— Я протиснулась без очереди?
— Ты обижала доброго и слабого человека. Ты хамила Асе. Ты самоутверждалась за счёт прекрасной девочки, которая из-за чёртовой воспитанности не могла тебе как следует ответить. Ты… — на одну секунду замолкаю, чтобы по её прошествии, одухотворенно продолжать. — Ты порола чушь и выставляла в позолоте дурой исключительно себя. Чего ты прицепилась к ней?
— Не можешь не вспоминать? — опять бережный толчок.
Я её сейчас убью!
— У тебя ПМС, Терехова? — прищурившись, шиплю. — Отодвинься, не хочу заразиться.
— Это не заразно, Оля. К тому же, пять дней назад всё, тьфу-тьфу, прошло, — с глубоким вздохом заключает. — Отлегло от сердца. Знаешь, как!
Могу себе представить. Кровь, по-видимому, наконец-то достигла головы и, совершив полный круг, к нужным точкам прилила.
— Детей не хочу. По крайней мере, именно сейчас. Слежу за циклом, как сумасшедшая. Считаю, как не в себя. Словно прибыль от продаж перебираю.
— Зачем мне эти новости? — сильно скашиваю на неё глаза.
— Это блёклая бегущая строка?
— Да! Совершенно не топ-направление.
— Сейчас переключим новостной канал. Идём! — желает подцепить мой острый локоть, да только я ей не даюсь и сделать этого не позволяю.
— Стоп! — вытягиваю собственную руку, а после завожу её вперёд и прижимаю, как настоящее сокровище, к животу.
Не прощу Юрьева! Не прощу ему. Опять… Опять оставил. Знает же, что не выношу, когда он так специально поступает. То, что в этом действии есть стойкое намерение, я ни капельки не сомневаюсь. В особенности, если вспомнить, что сегодня утром мы наговорили друг другу, пока стояли в микропробке и парились в наглухо закрытой и накалившейся от зноя машине.
Муж признался, что всё же имел слишком близкие отношения с этой Василисой. Короче, наш «светлый, постоянный, верный и чудесный Ромочка» не смог устоять перед чарами на всё согласной барышни, которую ему подсунула сующая везде свой нос свекровь. Я смеялась, но вытирала слёзы и отворачивалась, чтобы не подставляться под его глаза, следящие за мной через зеркало заднего обзора.
«Было один раз…» — ворочал языком, пока оправдывался, не глядя на меня. — «Я выпил, Оля. Сейчас понимаю, что поступил, как сволочь».
Почему сейчас? Совесть, видимо, заела или он решил больно щёлкнуть мой блестящий нос. Меня вот что интересует, почему ему подобные изменники считают, что если подобный секс случился лишь однажды, да, вероятно, по спонтанной пьяни, то их обязательно простят и пустят под бочок обратно.
«Врёшь!» — шептала, глотая струящиеся дурным потоком слёзы. — «Врёшь! Мне не больно…».
«Прости меня» — последнее, что сказал перед тем, как тронуться и моментально раствориться в общей массе таких же, как и мы, спешащих на работу, как на чёртов праздник…
— Ты торопишься? — прокручивая на указательном пальце автомобильный брелок, заглядывает мне в лицо жутко надоедливая Инга.
— Тороплюсь.
