- Ты можешь мне, наконец, сказать, что с тобой происходит? – спросил у меня отец.
Мы сидели за праздничным столом, у папы был день рождения, и я пришла его поздравить. Никакого празднества они с Верой устраивать не стали, только семьёй собрались за накрытым столом, с салатами и красивым тортом, что Вера испекла сама, специально для папы. Мама вот никогда для папы торт не пекла. Мне почему-то вспомнилось, что торт она всегда пекла только для Ксюши, а для меня лишь дважды, на окончание одиннадцатого класса и на восемнадцатилетие. Для Ксени же на каждое день рождение и всякий раз, когда сестра её об этом просила, даже без повода.
Когда отец задал мне этот вопрос, мы остались с ним за столом вдвоём. Мальчишки убежали на улицу, а Вера отлучилась на кухню. По всей видимости, я о чём-то призадумалась, как всегда в последнее время, невесело, отец ко мне присмотрелся и спросил:
- Что происходит? Скажи мне правду.
Правду. Я понятия не имела, как именно сказать ему эту самую правду, и нужно ли это делать. Но, видимо, в последнее время я вела себя настолько странно, измученная бесконечными размышлениями, что скрывать истину становилось всё труднее, а то и невозможно.
Я на отца посмотрела, выдохнула, собираясь с духом, и произнесла:
- Нам нужно это как-то принять. Я не знаю как, папа, но это необходимо сделать.
Удивительно, но отец, во время моего рассказа, даже вопросов мне не задавал. Он молча слушал, уставившись в одну точку, лишь однажды в том же молчании налил себе рюмку водки и выпил залпом. А Вера… Вера стояла у него за плечом и лишь с тревогой наблюдала за мужем.
Я расплакалась. Когда сказать мне стало нечего, я разревелась, неожиданно ощутив безумное облегчение. Что это больше не моя тайна, что мне не нужно нести всё это в себе, притворяясь стойкой и не сгибаемой. Только сказала:
- Я не знаю, как рассказать это маме. Просто не знаю.
- Не нужно ей ничего говорить, - заявил отец. Кажется, это были его первые слова с начала моего рассказа. И посмотрел он на меня строго, почти сурово. – Она ничего не должна знать.
- Надеюсь, вы потом в этом не покаетесь, - вздохнула Вера где-то рядом. Её голос прозвучал совсем тихо, и ей никто не ответил.
Отец на меня посмотрел.
- Ты говоришь, что она счастлива? Ты уверена?
Я едва заметно пожала плечами.
- Я не знаю. Я, вообще, не знаю того человека, с которым встречалась, папа. Это больше не Ксюша.
Отец сидел, опустив голову, и водил открытой ладонью по скатерти. Водил и водил. После чего сказал:
- Да будет так.
Я знала эту интонацию, его решительный взгляд. У меня был такой же, когда я говорила Андрею, что всё поняла, и больше не стану гоняться за химерами. Что моей сестры, той, которую я помню, больше нет. Она жива, но не существует, только в наших с родителями воспоминаниях. Вот только сказать – это одно, а не думать и не чувствовать себя преданным, совсем другое. Я представляла, сколько сил потребуется отцу, чтобы смириться. Как и мне. Всё равно он будет без конца обдумывать, анализировать, пытаться разобраться в поступках дочери, в её решениях, а понимание так и не придёт. Потому что понять это невозможно, и принять будет очень сложно. Нам с ним будет нелегко. Возможно, он и прав, и маме не стоит знать правду. Она справиться не сможет, не поверит, будет мечтать о встрече с дочерью, которая никогда к ней не приедет. Не приедет сама, не привезёт внуков, не захочет поделиться с матерью своим семейным счастьем, разделить с родителями свои мечты и планы на будущую жизнь. Ведь видит перед собой лишь одного человека, любит лишь его, прислушивается лишь к его мнению.
Интересно только, за что она его любит? И, вообще, можно ли любить столь слепо и беззаветно?
- Привет.
Я вздрогнула, услышав этот голос. Возвращалась с работы, на улице уже стемнело, и я шла, не торопясь, просто потому, что торопиться мне было не к кому. Дома меня никто не ждал. А тут этот голос, и меня словно пронзило горящей стрелой. Я повернулась и посмотрела на Андрея. Прошло больше трех недель с нашего прощания на вокзале. Он ни разу не позвонил мне, не написал. И я посчитала, что ему нечего мне сказать. А навязываться показалось мне жалким поступком. Конечно, я могла бы написать ему по какому-нибудь обоснованному вопросу, например, поинтересоваться, как решилась ситуация с отъездом его отца и моей сестры, но я не стала. Любопытство, которое кроме боли и неудовольствия, ничего мне не принесет. Я запретила себе его ждать, на что-то надеяться. Я приняла его обвинение в свой адрес. А теперь он зачем-то приехал.
Я окинула его фигуру неспешным взглядом, затем поинтересовалась:
- Как ты меня нашёл?
- Подруга твоя адрес дала.
Я не на шутку удивилась.
- Жанна? Зачем?
- Не знаю, - ответил Андрей и даже плечами пожал. – Наверное, я смог её убедить.
- В чём, интересно?
Андрей приглядывался ко мне, казался опечаленным и раздосадованным. Подступил ко мне на шаг.
- В том, что не желаю тебе ничего плохого. И, вообще…
- Что вообще? – перебила я его. Не от нетерпения, а от непонятного чувства возмущения. А потом я этому возмущению удивилась, потому что вдруг поняла, от чего оно возникло. Оттого, что я, оказывается, всё же ждала Андрея. Ждала его день за днём, а он не звонил, не приезжал, и я успела здорово на него разозлиться, только запрещала себе об этом всерьёз раздумывать. И поэтому сейчас была удивлена волне возмущения, что меня накрыла.
- Вика, прости меня.
Я решительно качнула головой, а от Андрея отступила ровно на тот шаг, что он сделал ко мне.
- Мне нечего тебе прощать.
- Я тебя бросил.
Я снова головой покачала, но сказать уже ничего не могла, потому что к горлу подкатил предательский комок. А Андрей продолжал:
- Я тебя бросил. Я… Мне тогда казалось, что хуже, чем мне, никому быть не может. Да ещё и тебя обвинил. Но я, на самом деле, в тот момент предпочел бы ничего не знать.
- А сейчас?
- Всё так, как есть, а не иначе.
Я вздохнула. К Андрею украдкой приглядывалась. За топившим меня возмущением на его счёт, я смотрела на него, и насмотреться не могла. Мне стало легче дышать, мне захотелось жить, и темная улица словно окрасилась яркими красками. Мир потускнел в тот момент, когда я вышла из дома сестры несколько недель назад, и я никак не могла это исправить. Я засыпала и просыпалась с мыслью о том, что всё неожиданно сломалось, и по-прежнему уже не будет. И раньше было не слишком хорошо, а теперь попросту плохо. Но появление Андрея заставило окружающий меня мир проснуться, стать ярче и привлекательнее. Я злилась на него, возмущалась, но из-за его присутствия чувствовала себя снова живой. Вот только было совершенно непонятно, что со всем этим делать. Бросаться ему на шею мне совсем не хотелось. То есть, хотелось, но эта мысль показалась мне настолько неразумной, что я тут же объявила её нелепой.
- Может, пригласишь меня в гости?
- В гости? – удивилась я.
- Да. Или всё настолько плохо, что ты даже видеть меня не хочешь? Тогда я уйду.
Я раздумывала над его словами. А особенно, над угрозой «уйду». Прозвучало это с вызовом, хоть и глупым.
- И куда ты пойдешь? – поинтересовалась я.
Андрей посмотрел себе под ноги. Кстати, стоял он в луже, но, кажется, этого не замечал. До этого момента. Поспешно лужу переступил и оказался совсем рядом со мной. Мы посмотрели друг другу в глаза.
- Не знаю, - ответил он. – Я, в последние недели, совершенно не знаю, куда я иду и чего хочу. Точнее, хочу поговорить, а тебя нет.
Я от него отвернулась.
- Когда я была рядом, говорить ты не хотел, - напомнила я.
- Я знаю, - тихо проговорил он. А потом обнял меня сзади, уткнулся носом в мои волосы и вздохнул. – И это была самая большая моя ошибка.
- И что теперь?
- Я тебя люблю.
У меня вырвался нервный смешок, а затем и тихая жалоба:
- Не любишь.
Андрей продолжал меня обнимать, затем покачнулся вместе со мной из стороны в сторону, я машинально ухватилась за его руку, что крепко обнимала меня за плечи.
