в купе с агрессией просыпаются внутри и рвутся наружу. Может, я и дура, что снова поверила ему, однако унижать себя не позволю – ни Степановой, ни кому другому.
– Еще не вечер, – скалится девушка, расплываясь в ехидной улыбке. – А ты завязывай его преследовать, – она тянется к ручке двери, но последнее слово останется за мной.
– После тебя мне он мне даром не нужен, – выдаю, немного наклонившись вперед. – Брезгую, – кривлюсь, медленно провожу взглядом по ней и, больше ничего не говоря, разворачиваюсь, слыша вслед:
– Уж будь любезна!
– Да пожалуйста! – делаю ей ручкой, уже опуская ногу на первую ступеньку. – Не забудь ему спинку потереть!
На душе противно, хоть волком вой, но волю слезам я не дам. Хватит страдать, за четыре года наревелась на всю оставшуюся жизнь вперед. Да и не заслуживает он, чтобы из-за своей глупости лить слезы – пусть катится к своей Степановой или кому там еще, кто его приласкает, потрет спинку и обогреет длинными холодными ночами. А с меня довольно, больше я не позволю играть на моих чувствах. И даже уволиться хочется, бросить завтра на стол Захару заявление об уходе и больше с ним не встречаться. Развлёкся мальчик за мой счёт, да и чёрт с ним! Буду учиться жить дальше, тем более мне не привыкать. Прямо очередное дежавю, чтоб его черти слопали. Хоть бы что пооригинальнее придумал, чем снова столкнуть меня лбами со Степановой.
Уже на улице еле сдерживаю истеричный смех, а в душе все равно пусто, как бы я не хорохорилась. Ловлю такси, называю домашний адрес и откидываюсь на спинку заднего сиденья, закрывая глаза – Боже, как я устала от всего этого! Вот зачем я наступила на те же грабли?
Захожу домой с одним единственным желанием – хочется принять душ, чтобы смыть воспоминания о нём, словно и не было у нас предыдущих встреч, жарких объятий и признаний в любви. Запрещаю себе думать о нём – не хочу и не буду. Пусть он катится лесом, а я продолжу жить дальше.
Выключаю воду, обматываюсь полотенцем и выхожу из ванной, встречаясь возле двери с взволнованной подругой.
– Ты чего так долго в душе засела? Вон, – Карина кивает головой на мой гаджет, который валяется на тумбочке, – уже пять минут трещит как ненормальный. Только выключился. Небось, Захар твой волнуется, куда запропастилась его ненаглядная птичка, – усмехается девушка, а я, никак не комментируя ее пламенную речь, подхожу к тумбочке и беру смартфон в руки.
Мой Захар? Его птичка? Волнуется?
Мысленно усмехаюсь и снимаю блокировку экрана. Шесть непринятых вызовов от одного и того же абонента, чтоб ему пусто было. Интересно, зачем он наяривает после случившегося? Ведь Степанова сто процентов рассказала Захару, что я приходила, так к чему эти никому ненужные звонки и новые пустые обещания, которым грош цена в базарный день?
Блокирую экран и направляюсь в спальню, не желая ничего объяснять Карине.
– Насть, что случилось? – тихим голосом интересуется подруга, останавливаясь на пороге комнаты.
– Ничего нового, – равнодушно произношу и пожимаю плечами, даже не поворачиваясь в ее сторону.
– Да я, как бы, вижу, что ничего, – осторожно произносит Карина, пока я укладываюсь под одеяло.
– Вот и не доставай, – поворачиваюсь на бок, предварительно положив телефон на прикроватную тумбочку.
Карина тяжело вздыхает, но уходит на кухню, оставляя меня в одиночестве и понимая, что сейчас не время для расспросов. Я потом ей все объясню, а пока… Мои мысли прерывает звук входящего смс. Несколько секунд смотрю на еще горящий экран – читать или не читать? Медленно протягиваю руку и беру телефон, проводя пальцем по экрану. Так и думала, что сообщение прислал Захар. Но ведь меня никто не заставляет отвечать?
«Спокойной ночи, птичка. Я тебя люблю»
А одинокая слезинка медленно катится по щеке…
POV Захар
– Предлагаю выпить за удачную сделку, – отец достает из тумбочки бутылку виски и два стакана. – По-моему, мы сегодня заслужили.
– Я за рулем, папа, – усмехаюсь, наблюдая, как его рука замирает в воздухе, а глаза округляются. – Да и начинать пить с понедельника – это моветон, – заканчиваю немного пафосным голосом с улыбкой на устах, от чего мой родитель фыркает, кривится, а после отодвигает один стакан в сторону, а во второй наливает немного алкоголя.
– Помню, сынок, – папа качает головой из стороны в сторону, – как лет десять назад я вас с Валевским пьяных из райотдела забирал, – делает глоток и снова усмехается. – И как ты после клубов по городу вышивал на новенькой тачке, удирая от полиции. И заметь, – поднимает указательный палец вверх, – не совсем трезвый. Я бы даже сказал, совсем не трезвый, – делает акцент на втором «не», глядя мне в глаза.
Без упрека и укора – с нежностью, родительской заботой и только ему присущей лаской. Смотрит так, как и должен смотреть отец, который гордится своим сыном и прощает ему все ошибки молодости.
– Когда это было, – откидываюсь на спинку стула, закидываю ногу на ногу и развожу руками в стороны. – нашел, что вспомнить. Лучше скажи, через неделю в командировку мне обязательно лететь?
– А кого мне, прикажешь, отправлять к китайцам? – отец немного возмущен, правда, в хорошем смысле этого слова, а я лишь смотрю в одну точку перед собой и тарабаню пальцами по столешнице, продумывая варианты отказа.
Не хочу я никуда лететь – ни к китайцам, ни к туркам, ни к кому-то еще. Ведь птичка останется здесь одна, а я до конца не насладился нашим с ней общением. Не хватает мне ее, особенно сегодня – целый день в разъездах, бегах и встречах. Один телефонный звонок, когда я еле слышал, что она говорила, и на этом все. Рабочий день уже закончился, она ушла домой, и мы чисто случайно попали с отцом в офис уже после шести часов вечера, хотя изначально даже не планировали сюда возвращаться.
Я так устал, что у меня едва хватит сил доползти до кровати, хотя сердце громко кричит: «Забей на усталость, езжай к Насте. Скоро свалишь в свой Китай, а девочка будет скучать». Я, кстати, тоже буду – вдали от нее, оставляя свои мысли и сердце здесь и желая поскорее вернуться домой. К ней – родной, близкой и такой любимой.
Кстати, а почему бы не взять ее с собой? Ведь никто мне не запретит полететь в командировку вместе со своей же сотрудницей?
Поднимаю глаза на отца, и встречаю его удивленный взгляд.
– Не возражаешь, если полечу не один? – брови на лице моего родителя медленно ползут вверх, а рука
