ней. Хотя, не уверена, что это получится в ближайшее время. Ведь адвоката тебе вызывать будет не кому. Если Эдуард вообще захочет это делать, после того, как ты опозоришь его перед всеми его знакомыми. А ты думал, для кого эта вся вечеринка? — разводит Олеся руками с невероятным блеском ликования в глазах. Даже представить сложно, сколько раз она это прокручивала в своих мечтах: — Это всё для тебя, Егор.
И снова мне хочется усмехнуться. Наивная дура, столько времени пробыла с моим отцом, а так и не поняла, каким образом он действует. Кайманов Эдуард не прячется от проблем, он уничтожает их, хоть и угрожал мне миллион раз, что оставит гнить за решёткой. Мы оба знали, что это просто слова, позволяющие ему оставлять за собой последнее слово. Единственное, что здесь правда, адвоката мне придётся ждать, пока он не придёт в себя. А я понятия не имею, что ему подсыпала эта ненормальная и какие вообще будут последствия. И пусть это риск, но я нифига не готов идти на её условия.
Качаю головой.
— Не выйдет. Ты можешь вызывать полицию прямо сейчас, но я не произнесу ни единого слова, пока не удостоверюсь, что с Линой будет всё в порядке.
Вот тут то мы и приходим в тупик. Олеся злится, стискивает зубы, хотя и пытается выдать ухмылку.
— Как думаешь, громко ли будет кричать твоя принцесса, когда ей сломают, например, руку?
Сука, дыши, бл*ть, Кайманов… дыши.
Со всей дури стискиваю челюсть, чтобы заглушить животное рычание. Мне уже срать на какую-либо игру или выдержку. Пусть лучше видит, что ходит по острию ножа.
— Я уже говорил, что ни ты, ни твой братец не бессмертные, а раз мне всё равно светит тюрьма, то мне будет без разницы, за что сидеть. Хочешь проверить, насколько я отшибленный? Или же получить то, что хочешь, и наслаждаться своей победой? Тогда ищи компромисс.
Стерва суживает глаза, заостряя взгляд на моём лице. От её превосходящей ухмылки ни черта не осталось. Такого в её план не входило. Даже альтернатив не было, поэтому ей приходится придумывать их прямо сейчас. И она точно знает, что я не шучу. Взглядом буквально транслирую, что сделаю с ними, если Лина хоть как-то пострадает.
— Тебя всё равно выведут отсюда в наручниках, но ты уйдёшь с телефоном, а уже перед признанием позвонишь ей и убедишься, что с ней всё в порядке и её отпустили. И без фокусов, если ты после этого не наговоришь признаний хотя бы на пять лет, я лично позабочусь, чтобы она пострадала. Случайно не знаешь, какова ежедневная статистика наездов на пешеходов?
Пополнится на целых две единицы, стоит мне только добраться до первого личного разговора по телефону.
— Вызывай полицию, — говорю ей, но стоит ей только разблокировать телефон, добавляю: — А потом звони своему братцу и ставь на громкую связь, без заверения, что Лине ничего не сделали, не только я отсюда шага не сделаю, но и ты, когда я тебе сломаю обе ноги. Усекла?
Вот оно… наконец, я вижу, что её маска даёт трещину. Не дотягивает до игры стервы без тормозов, потому что боится, зная, что я как раз без тормозов. Она же потеряла привилегию быть в моих глазах девушкой, которых трогать нельзя, тогда, когда призналась о моей матери. И это она тоже знает.
Она тяжело сглатывает, прежде чем кому-то позвонить и сказать: «Можешь отправлять». Предполагаю, папочке. Потом, бросив на меня долгий, кричащий о сомнениях взгляд, наконец набирает брата.
— Где отец? — спрашиваю по быстрому, пока идёт соединение.
Она не отвечает, только скашивает взгляд в сторону туалета в его кабинете.
— Думаешь, так бы легко было попасть сюда?
Но ответа не успеваю ей дать. Ублюдок берёт трубку:
— Сработало? — слышится из динамика.
Олеся бросает на меня взгляд, понимая, что я, какой-то хищник, слежу за каждым её действием.
— Дим, немного изменились планы. Нужно будет отпустить Эвелину, после звонка…
И тут происходит то, что ни Олеся, ни уж точно я не ожидали.
— Что… — помехи. — Сука! Ст…й … Я…
Стук. Телефон очевидно падает. А потом я слышу то, что вскрывает грудную клетку. Лина кричит.
Она кричит, а меня… просто замыкает.
Олеся скидывает вызов и вскакивает на ноги ещё до того, как тьма перед моими глазами сменяется картинкой, и смотрит на меня безумно ужасающимся взглядом.
Потому что она уже знает, что я сделаю с ней. Мне хватает секунды, чтобы добраться до неё и припереть за горло к стене.
— Говори, где они!
Ее тело под моими руками дрожит, рот жадно пытается глотнуть воздух, который я даже не планирую пропускать. Похер, что ей уже говорить будет крайне сложно, я надавливаю ещё сильнее. Пусть, сука, пробивает слова через боль.
— Говори, пока я с тебя шкуру живьём не содрал!
Хрип, она плачет, слёзы капают прямо мне на запястье, но я надавливаю лишь сильнее, пока наконец не ощущаю под ладонью движение горла.
— Н..на т. террито…
Большего мне и не надо. Вмазываю кулаком прямо рядом с её лицом, что она вздрагивает и вся сжимается, начиная рыдать.
— Молись, сука, иначе живой тебе из этого дома уже не выбраться.
— Шикарно выглядишь, — говорит Дима, нарушая молчание.
Я же не тороплюсь делать комплименты о том, как он выглядит в смокинге, хотя и не буду отрицать, что далеко не посредственно. В нём есть собственный шарм, этакий золотой, всегда улыбающийся мальчик, сошедший с обложки журнала об идеальных бойфрендах. Вместо этого молчу, всё ещё соображаю над словом «оказывается», пытаясь понять, давно он знает о нашем предстоящем родстве или нет. Запоздало понимаю, что за всеми мыслями забываю, что он всё ещё держит руку на моей пояснице. Мы выглядим близкими, а если нас увидит Егор, боюсь, сегодняшний вечер пополнит список причин, почему ему угрожает тюремный срок.
Тем более, теперь я знаю, что Дима явно намерен его посадить. Что на счёт его сестры?
Господи, как могло стать всё так сложно за такой короткий срок?
Деликатно освобождаюсь от руки Димы, якобы хочу немного пройтись, на самом деле оглядеться.
Егора всё ещё нет.
— И давно ты знал? — бросив украдкой на Диму взгляд, спрашиваю без нажима, хотя и обвинительную интонацию скрыть не получается.
Дима поддерживает мою инициативу сдвинуться с места, но не останавливается, как я через пару шагов, а начинает медленно брести вдоль гостей.
— Сестра не распространялась о том, кто её
