— Да, — рычу я. — Это не обсуждается. Ты поедешь домой с ними. Увидимся позже.
— Ты не сделал ничего плохого, — говорит она мне, у неё наворачиваются слезы. Коннор кладет руку ей на плечо и начинает вести её назад к своему лимузину. — Ты не сделал ничего плохого!
Это, блять, не имеет значения.
— Райк Мэдоуз, — говорит первый офицер, не обращая внимания на Дэйзи, — Вы арестованы за изнасилование несовершеннолетней…
Дэйзи начинает рыдать.
— Нет!
Она плачет так, будто кто-то ударил её ножом в самое сердце. Моё лицо искажается от боли, когда я смотрю на неё, зная, что она винит себя за то, что поставила меня в такое положение. Но это не её, блять, вина.
— Вы имеете право хранить молчание…
Я больше ничего не слышу. В ушах гудит. Все счастье, которое я видел в Дэйзи, просто полностью улетучивается в один гребаный миг. Она пытается броситься ко мне, но Коннор хватает её за талию, заставляя отступить. Она рыдает, а я ничего не могу сделать. Мне остается только стоять здесь и смотреть.
Я сжимаю зубы так сильно, что у меня болит челюсть. Офицер подходит ко мне сзади и агрессивно тянет мои руки к пояснице. Мои напряженные мышцы горят, когда он надевает наручники на одно мое запястье, а затем на другое.
Я почти уверен, что знаю, кто вызвал копов. Женщина, которая не могла встретиться со мной глазами в течение последней половины полета. Женщина, которая бросила мне эту самую угрозу в спальне Дэйзи.
— …в суде. У вас есть право на адвоката…
— Он, блять, ничего не сделал!
Это не Дэйзи.
Это мой брат. Он защищает меня. Мой желудок скручивается, наполненный слишком сильными эмоциями, чтобы говорить, чтобы двигаться.
— Если вы не можете позволить себе адвоката, он будет предоставлен Вам…
Офицер не останавливается, даже для Ло. Второй выходит вперед, чтобы направить меня к полицейской машине.
— ЭЙ! — кричит Ло, готовый вот-вот сорваться. — Вы что, блять, не слышали меня?!
Он встает между вторым офицером, загораживая ему дорогу к полицейской машины.
— Ло, — вклиниваюсь я, моё сердце колотится.
Я, блять, боюсь за него больше, даже несмотря на то, что это я сейчас в наручниках. Моего брата не нужно бросать в тюремную камеру вместе со мной.
Второй офицер смотрит на Ло.
— Вам нужно отойти с дороги, или нам придется взять и Вас.
— Он хороший человек!
Мой отец всё ещё здесь.
— Лорен, не будь идиотом, — он приглашает Ло присоединиться к нему у Эскалейда.
— На основании каких улик вы его забираете? — Ло скалится на офицера.
— Вам нужно отойти с дороги, сэр, — повторяет второй офицер.
— Ло, — говорю я, инстинктивно пытаясь подойти к нему, дотронуться до него, потянуть его в нужном направлении. Но он очень далеко от меня. Я рывком останавливаюсь, меня держит первый офицер, его руки на наручниках, которые меня удерживают.
— Полагаю, вам придется забрать меня тоже, — говорит Ло, в его глазах пульсирует ярость. — Потому что я, блять, не сдвинусь с места.
Еб твою мать. Я вырываюсь из хватки первого офицера.
— Ло, просто, блять, остановись! — кричу я.
Наш отец добирается до него раньше меня. Он берет Ло за руку и оттаскивает его в сторону, с дороги.
И тут первый офицер прижимает меня к земле, мое лицо сильно ударяется об асфальт. Боль пронзает моё тело.
— Сопротивление аресту, — говорит первый офицер.
— Не будь таким глупым! — кричит наш отец на моего брата.
Я стискиваю зубы, и полицейский кладет свое колено мне на спину. Он говорит мне что-то о том, чтобы я успокоился, но я уже даже не двигаюсь. Гравий впивается мне в щеку, и я смотрю в сторону и вижу Дэйзи на коленях, Коннор присел позади неё и шепчет ей что-то на ухо.
Она плачет так, будто это наш конец. Её горе подобно тысяче ножей в моем животе. Полицейский с недоброй силой рывком поднимает меня на ноги и толкает к машине. Я прохожу мимо отца и брата.
Ло делает шаг вперед, чтобы снова вмешаться.
Я качаю головой.
— Ты ничего не сделал, — говорит он, его глаза покраснели, скулы острые, как чертов лёд.
Я киваю ему, вынужденный продолжать идти к бело-голубой машине. Я не могу говорить. Я не могу произнести ни одного гребаного слова.
Только когда я забираюсь на заднее сиденье машины, только когда захлопывается дверь и шины начинают катиться по дороге, я кричу.
Все эмоции, которые я сдерживал ради брата, ради Дэйзи, выплескиваются из меня. Я мог бы ударить ногой по двери. Я мог бы ударить по чему-нибудь, если бы мои руки не были в наручниках. Но вместо этого я просто кричу, выпуская наружу страдания, которые разрывают мои внутренности.
Я только что завершил — Тройную корону Йосемити.
Я только что осуществил мечту всей жизни.
У меня была Дэйзи.
Я был, блять, счастлив.
А теперь я здесь.
В наручниках.
Арестован.
Еду в тюрьму.
Я еду в тюрьму.
59. Райк Мэдоуз
Они ещё не оформили меня. Я сижу один в камере, мои нервы скачут каждый раз, когда мимо проходит полицейский, ожидая, что они выведут меня для фотографирования и снятия отпечатков пальцев.
Изнасилование несовершеннолетней.
Изнасилование.
Это то, что вызывает у меня физическую боль. Лучше бы меня ложно осудили за убийство. Горло жжет, и я упираюсь затылком в цементную стену, молчу и пытаюсь онеметь. Я не знаю, что будет дальше. Я не знаю, сколько улик Саманта может попытаться использовать против меня. Каким свидетелям она может заплатить, чтобы они лгали для неё? Меня будут судить в уголовном порядке. Я не могу уладить это гребаное дело, заплатив кому-то. Мне грозит тюремный, блять, срок.
Я помню все вспышки камер, когда я вылезал из полицейской машины, все вопросы, которые мне задавали.
— Райк?! Ты невиновен?!
— Райк?! Ты виновен?!
— Какие у них есть улики против тебя?!
А потом я вошел в полицейский участок в наручниках. Я чертовски ненавижу, что слово «изнасилование» будет рядом с моим лицом на заголовках журналов. Тошнота накатывает на меня, но меня уже один раз стошнило. Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.
Всё будет хорошо, мой друг.
Даже волшебные слова Коннора не могут развязать клубок боли в моей груди.
— Райк Мэдоуз?
Я открываю глаза. Офицер останавливается возле моей камеры, прерывая мои мысли. Мой желудок всё ещё переворачивается. Я не встаю со скамейки, но он отстегивает связку ключей на поясе и вставляет один в замок. Они пришли, чтобы официально оформить меня.
Он распахивает дверь камеры. Я собираюсь встать, но он говорит: — К Вам пришли.
Я остаюсь прикованным к скамейке, мои конечности каменеют, как только человек начинает идти по коридоу, застегивая пиджак. И вот передо мной уже стоит отец.
Мой гребаный отец.
С жестким взглядом, как у меня.
С суровой челюстью, темно-каштановыми волосами и моими, блять, глазами.
Я больше похож на него, чем на брата. Но Ло сказал бы, что лучше, блять, быть похожим на Джонатана, чем быть им, вести себя как он, что Ло иногда и делает.
Но если бы Ло был здесь, он бы хотел, чтобы я вел себя хорошо. Он бы хотел, чтобы я похоронил обиду. Ещё в Юте он спросил, могу ли я это сделать. Я сказал ему правду. Я не знаю. Какая-то часть меня хочет попробовать. Другая часть просто хочет оттолкнуть Джонатана так чертовски далеко.
Одна сторона сильнее.
— Можете закрыть эту гребаную дверь, — говорю я офицеру.
Мой отец качает головой.
— Не будь засранцем. Ты сейчас сидишь в камере.
— Я не просил тебя приходить сюда, — отвечаю я.
— Но я здесь, Райк. И я никуда не уйду. Хочешь ты этого или нет, у тебя нет особого выбора, — и тут мой отец заходит в тюремную камеру. — Вы можете дать нам несколько минут? — спрашивает отец у офицера.
— Мне придется запереть вас.
