но судя по выступившим на коже мурашкам, ему нравится, когда я просто его касаюсь.
— Моя самодеятельность стоила конечной цели. Ярового временно отстранили от работы. Думаю, что не вернут. За Гладышева крепко взялись оперативники. Проверяют какого чёрта госслужащий двадцать лет успешно ведёт бизнес под чужими документами. Валеев попросил меня остыть и не мешаться некоторое время. Есть идеи, чем займемся?
— Я тут перебирала твои вещи…
— Нашла что-то интересное? — выгибает бровь Басаргин.
— Можно сказать и так. Сертификат на рисование обнаженными телами. Ты так его и не использовал. Вернее, я, конечно же, догадывалась, что ты не пойдешь заниматься подобной ерундой…
— Почему ерундой? Я за эксперименты, Лисёнок. Идея подарка мне сразу же понравилась, но одному идти в студию было бы странно, а с Катей – неправильно. Я бы постоянно думал о тебе.
***
На следующий день я арендую студию, где предоставляют подобные услуги. Сильно волнуюсь, но адреналин вскипает в венах, когда мы переступаем порог небольшой теплой комнаты.
Здесь никого кроме нас нет. Только огромный холст, краски и минимум света для создания интимной обстановки. В углу стоит колонка, из которой играет джазовая музыка.
Басаргин запирает комнату на замок, раздевает меня взглядом. Во время непростого периода моей беременности врач поставил запрет на интим. Вчера этот запрет после ультразвукового исследования удачно сняли.
Мы с интересом рассматриваем широкий ассортимент красок и выбираем какие будем использовать для создания нашей картины.
— Однозначно красный, — заявляю серьезно. – Он означает страсть и азарт.
— Мне нравится зелёный, — кивает Медведь.
— Ещё бы! Это престиж и богатство.
Разукрашиваю тело своего мужчины. Его живот заметно подрагивает. Затем он водит кистью по моему телу, вызывая волну мурашек и прилив возбуждения.
— Как насчёт синего? – спрашивает Басаргин.
— Обязательно. Синий – о честности и надёжности. То, что нам нужно.
Улыбаюсь, прижимаюсь к Медведю. Начинаю.
Мы голодно целуемся и трогаем друг друга. Краски изготовлены из органических красителей, поэтому я не волнуюсь, что они навредят мне или малышу.
— Я точно знаю, что ты умеешь круто танцевать и двигаться, — шепчу Басаргину на ухо. — Настало время проверить твои художественные навыки.
Медведь подхватывает меня на руки, осторожно укладывает на холст. Его губы впиваются в мою шею, он входит плавно и осторожно. Двигается необычно сдержанно как для него.
Обвиваю ногами его бёдра, тихо стону. Приятно, влажно. Боже, как же с ним хорошо.
— Мой самый лучший, — говорю, глядя в упор.
— Люблю тебя.
В голубых глазах напротив столько нежности, что она плещется через край. Я принимаю и дарю взамен свою. Глажу лопатки, подстраиваюсь под чуть ускорившийся ритм. Нам некуда спешить – мы просто наслаждаемся друг другом.
— С художественными навыками у тебя беда, — чуть позже качаю головой, рассматривая получившуюся картину.
Краски смешались и стали странного болотного оттенка.
— Ты просто ничего не смыслишь в искусстве, — произносит Медведь, надевая свитер после того, как принял душ.
— Считаешь, что эта абстракция – шедевр?
— Безусловно. Как и все, что мы делаем, — кивает Басаргин.
Огромный холст остается в студии. Нужно подождать несколько дней, чтобы краска полностью высохла. Потом мы заберём картину и повесим её сначала в нашей съемной квартире, а затем в новом семейном гнёздышке, которое мы уже начали постепенно присматривать. Но мы никогда не расскажем своим детям и гостям с помощью чего были выполнены важные штрихи.
Едва выходим на улицу, как я беру Медведя за руку. Он не слишком любит проявлять чувства на людях, но постепенно проникается.
Переплетаем наши пальцы, обмениваемся многозначительными взглядами.
Однажды Басаргин сказал, что я ворвалась в его жизнь и сместила все возможные ориентиры.
Ворвавшись в мою жизнь, он заставил меня почувствовать себя желанной и красивой.
И я не жалею ни о чем. Ни об одном своём поступке.
Наши отношения больше ни для кого не являются тайной. Мы старательно выстраиваем их по кирпичику, дышим полной грудью, наслаждаемся и готовимся стать родителями.
Порой было непросто. Иногда мучительно и больно. Казалось, что неправильно. Что любовь не такая как надо. Испачканная, построенная на руинах. Часто земля дрожала под ногами и все были настроены против нас, но сейчас я с уверенностью приму сторону Медведя при любых жизненных трудностях. И он знает об этом.
Мы счастливы, больше не стесняемся этого и не чувствуем себя виноватыми. Словно вот так и никак иначе — идеально и правильно.
Прошло пять с половиной лет
— Алиса, кажется нам пора идти к сцене, — шепчет на ухо Полина.
— Да, давай, — тут же соглашаюсь.
В зале полно людей и все их взгляды будут обращены в нашу сторону. Впрочем, в этом нет ничего из того, чего я не делала раньше. Взять, например, тот же танец на сцене. Выступления давно в прошлом, но я умею держаться и вовсе не боюсь.
Слегка пригнувшись, мы встаем со своих мест и направляемся за кулисы.
— Не вижу Гришу, — хнычет Полина, украдкой посматривая в зал. – А ты видишь своих?
— Пока нет. Но я знаю, что они здесь.
Чувствую.
Я пыталась найти родных, но из-за огромного наплыва людей, поняла, что сделать это практически нереально. Помимо того, что все ряды переполнены, значительная часть приглашенных толпится в проходе.
Моё сердце начинает стучать гораздо чаще, когда ректор называет сначала имя Полины, а затем и моё. Мы с ней отличницы. Лучшие студентки курса и, к тому же, молодые мамы.
Ноги ватные, по позвоночнику катятся капельки пота. Рубашка липнет к телу, а юбка стремительно ползёт вверх. Одёргиваю её и раздражаюсь. Не спасает многолетний опыт выступлений на сцене – я адски волнуюсь, когда принимаю грамоту от ректора и выслушиваю похвалу.
Бормочу под нос что-то невнятное, натянуто улыбаюсь. Щёлкают вспышки фотоаппарата и звучат аплодисменты.
В ближайшем выпуске газеты о нас с Полиной напишут статью. Как напутствие для будущих абитуриентов и ныне учащихся студентов. Как стимул, что нет ничего невозможного, когда ты хочешь осуществить мечту, даже если разрываешься между учёбой и материнством с первого по последний курс.
Основная часть торжества заканчивается через тридцать минут. В зале душно – дышать нечем.
Сокурсники собираются в холле у больших белых колонн и активно обговаривают дальнейшие действия.
— Басаргина, ты точно не хочешь с нами? – интересуется староста.
— Точно. Спасибо за приглашение.
