Я потеряла интерес к рисованию, отложила блокнот и принялась грызть яблоко, наблюдая за приближением незнакомца. То был высокий, длинноногий мужчина с легким размашистым шагом. Его одежда поначалу казалась неясным бело-голубым пятном, но когда он приблизился, я разглядела, что на нем голубые джинсы и мятая рубашка, а поверх всего этого — белая вязаная блуза вроде тех, что привозят домой после каникул в Ирландии. На блузе не было пуговиц, ее полы свободно болтались на ветру, а на шее незнакомца был повязан красно-белый платок, похожий на цыганский. Голова у него была непокрыта, волосы очень темные, он, казалось, не спешил, но шел довольно быстро.
Я решила, что он похож на человека, который знает, куда направляется.
Он уже достиг дальнего конца дамбы. Там он остановился и посмотрел на сверкающую воду, прикрывая глаза от ослепительного света. Потом двинулся дальше и наконец заметил меня, сидящую в высокой траве, грызущую яблоко и наблюдающую за ним.
Я думала, что он, скорее всего, пройдет мимо, может быть, скажет обычное «доброе утро», но, поравнявшись со мной, он остановился, стал спиной к воде, сунул руки в карманы обширной блузы и запрокинул голову. Порыв ветра взъерошил его темные волосы. Он сказал:
— Привет.
Голос у него был мальчишеский, манера держаться — как у юноши, но его тонкое загорелое лицо не было мальчишеским, вокруг рта и глубоко посаженных глаз лежали отчетливые морщины.
— Привет.
— Какое прекрасное утро.
— Да, это точно, — я доела яблоко и выкинула огрызок. Чайка немедленно на него спикировала и унесла прочь, чтобы съесть в одиночестве.
— Я только что сошел с поезда.
— Я так и подумала. И вы собираетесь вернуться пешком в Порткеррис?
— Нет, на самом деле, нет, — с этими словами он принялся взбираться по заросшему травой склону, прокладывая себе путь между участками ежевики и кустиками папоротника. Добравшись до меня, он опустился на землю, вытянув длинные ноги. Я увидела, что в его старых холщовых ботинках были дыры на пальцах, а на солнцепеке его блуза издавала запах овчины, словно была связана прямо из жирной овечьей шерсти.
— Вы можете прогуляться по склонам, если вам охота, — заметила я.
— Да, но, знаете, мне неохота.
Он обнаружил мой блокнот с наброском и подобрал его прежде, чем я успела этому помешать.
— Прекрасный рисунок.
Ненавижу, когда разглядывают мои рисунки, особенно когда они еще не закончены.
— Это всего лишь небрежный эскиз.
— Вовсе нет.
Он еще немного поглядел на него, положил на место без дальнейших комментариев и заметил:
— Есть какое-то неописуемое удовольствие в разглядывании наступающего прилива. Вы ведь именно этим тут занимаетесь?
— Да, весь последний час.
Он сунул руку в просторный карман и вытащил оттуда тонкую пачку сигар, коробок спичек и зачитанную книгу в обложке, в которую явно многократно заглядывали. Во мне пробудился интерес, когда я увидела, что это «Исчезающий Корнуолл» Дафны дю Морье. На коробке спичек была надпись «Отель „Касл“, Порткеррис». Я почувствовала себя детективом, который знал о сидящем рядом человеке довольно много.
Он вытащил сигару и прикурил. Его руки были красивы: длинные и узкие, с ногтями, слегка расширявшимися к кончикам пальцев. На одном запястье виднелись дешевые и непримечательные часы, на другом — золотая цепочка, выглядевшая очень старой и массивной.
Когда он положил сигары и спички обратно в карман, я спросила:
— Вы остановились в отеле «Касл»?
Он удивленно посмотрел на меня и улыбнулся.
— Как вы узнали?
— Дедукция. Спички. Острое зрение.
— Ах да. Как я не догадался! Я ночевал там сегодня, если это можно назвать словом «остановился». Я вчера приехал из Лондона.
— И я тоже. На поезде.
— Я был бы рад приехать на поезде, но прибыл на попутной машине. Ненавижу вождение. Ненавижу машины. Я бы с куда большим удовольствием сидел и глядел в окно или читал книгу. Это гораздо цивилизованнее.
Он уселся поудобнее, оперевшись на локоть.
— У вас отпуск? Вы тут гостите или живете?
— Приехала погостить.
— В деревню?
— Да. Собственно, прямо сюда.
— Что значит «прямо сюда»?
— Вот в этот дом, там наверху.
— Холли-коттедж, — он рассмеялся. — Вы гостите у Фебы?
— А вы знакомы с Фебой?
— Конечно, я знаком с Фебой. Именно поэтому я тут. Приехал повидаться с ней.
— Ну, сейчас вы ее не застанете: она отправилась в местную больницу.
На его лице отразился испуг.
— Не волнуйтесь, с ней все в порядке, это не приступ или что-нибудь в таком роде, она просто сломала руку. Ее закатали в гипс, и сегодня она должна показаться доктору.
— А, ну слава богу. Значит, с ней все в порядке?
— Конечно, она вернется к обеду.
— А вы кто? Сиделка или одна из ее вечных учениц?
— Нет, я вечная племянница.
— О, стало быть вы — Пруденс?
— Да, — нахмурилась я. — А вы кто?
— Дэниел Кассенс.
— Но вы же в Мексике, — сказала я глупо.
— В Мексике? Никогда в жизни не был в Мексике.
— Феба сказала, что вы, вероятно, в Мексике или в каком-нибудь другом безумном месте.
— Очень мило с ее стороны. На самом деле я был на Виргинских островах, на корабле с друзьями из Америки, но кто-то сообщил о приближении урагана, и я решил, что пришло время сматывать удочки. Но стоило мне вернуться в Нью-Йорк, как меня тут же бомбардировал телеграммами Петер Частал, настаивавший на том, чтобы я приехал в Лондон на открытие выставки, которую он мне устроил.
— Я знаю о ней. Я работаю у Марка Бернштейна, и мы ближайшие соседи галереи Петера Частала. И я читала отзыв о вашей выставке. Думаю, вас настиг успех. Феба тоже читала этот отзыв и была очень рада.
— С нее станется.
— Так вы были на открытии?
— Да, был. В конце концов я все же решился на это. Сдался в последний момент и взял билет на самолет.
— А почему вы противились? Большинство людей ни за что не упустили бы такую возможность. Все это шампанское, лестные слова…
— Ненавижу свои персональные выставки. Это самая отвратительная форма демонстрации, все равно что выставлять на обозрение детей. Все эти глаза, которые разглядывают. Я от этого чувствую себя совершенно больным.
Я понимала его.
— Но вы все-таки пошли туда?
— Да, ненадолго. Но я замаскировался темными очками и шляпой, в которой меня было трудно узнать. Вид был, как у ненормального шпиона. Я пробыл там всего полчаса и, когда Петер отвлекся, потихоньку сбежал, отправился в паб и стал раздумывать, что делать дальше. А потом разговорился с этим человеком, угостил его пивом, и он сказал, что едет в Корнуолл, так что я набился ему в попутчики и приехал сюда вчера вечером.
