— Поставь свечку, — неожиданно выпалила Марина.
— Какую свечку? — растерялся Роман. — Зачем?
— Обыкновенную. В церкви. К иконе Богоматери. И сходи на исповедь. Обязательно поможет.
Марина смотрела серьезно и вдохновенно. Ее глаза заблестели, стали еще больше и, кажется, даже поменяли цвет. Ну, это Роману, очевидно, показалось.
Он снова сел на диван и задумался. Похоже, жена опять права.
— Разве ты ходишь в церковь? — спросил он. — Не замечал… Правда, я давно уже ничего вокруг не замечаю.
— Редко, — прошептала Марина. — Иногда. Когда совсем тоскливо и одиноко… И когда я начинаю подозревать у тебя новый романчик. Мне там очень непривычно, я ничего не знаю, не умею, но там светлеет на душе… Становится как-то спокойно, хорошо, мирно… Я не умею толком объяснить. Ты сходи. И все поймешь сам.
— Совсем легкое решение, — буркнул Роман. — А что тогда было столько мучиться? Нет, я не думаю, что все так просто, как ты говоришь.
— А я и не говорю, что все так просто. Просто не бывает ни у кого. Но надо попробовать.
— Значит, снова путем проб и ошибок, — скептически заметил Роман. — Все тот же испробованный веками и неизбежный путь, родная ты моя…
— Иначе не бывает, — вздохнула Марина. — И потом, то, что я советую, безошибочно.
— Потому что советуешь именно ты? Откуда у тебя такое самомнение?
— При чем тут я?! — закричала, потеряв последнее нестойкое терпение, Марина. — Религия не может быть ошибкой!
— Еще как может! — заявил Роман. — Религиозный фанатизм, например. Ну и другое там разное…
— А ты не бери за образец крайности! Крайности — всегда абсурд! Почему ты не хочешь мне верить?!
Жена кипела от возмущения. Роман пристально взглянул на нее.
— Ну почему же не хочу? Я как раз очень хочу… Только у меня это плохо получается.
Марина тотчас остыла.
— Ты перестань задумываться, — попросила она. — И поверь. Вера тебя спасет.
Перестать задумываться? Роман снова внимательно взглянул на жену. Неплохой совет, даже вполне хороший. Но трудно исполнимый. Разве что отрезать себе голову… Она у него и так со свистом.
За прошедшие несколько лет он потерял все и теперь даже не представлял, с какой женщиной живет в одной квартире. А дети его интересовали мало. Смешно в его возрасте начинать жизнь с нуля. Или действительно попробовать? У Лиды и вправду очень смешная походка. Шагающий экскаватор…
Сколько у Романа всякой ерунды, чепухи, ненужных мыслей… Не говоря уж о бессмысленности всех его поступков. Неужели он ни разу в жизни не поступил правильно? Похоже, что так. Это чересчур. Бог не может простить такого грешника. Хотя он не убивал, не грабил, не лжесвидетельствовал. Вроде бы любил родителей. Ну и что? Разве этого достаточно, чтобы считать себя добродетельным? Увы… Что за ерунда лезет ему в голову? Откуда Марина понабралась новых идей и теперь закармливает ими мужа? Да нет, она совершенно права. Права…
— А ты знаешь, — неожиданно сказал Роман, — сколько у меня было, как ты их называешь, романчиков?
— Ты перепутал, — холодно отозвалась жена. — Исповедаться нужно вовсе не мне.
— Имя мне досталось нарицательное, — плоско сострил Роман и скривился от своей глупости.
Что за ерунда лезет ему в голову? Пора что-то делать с самим собой.
Как прекрасны купола Новодевичьего на закате… Давно, когда Маринка еще не была его женой, хотя уже с ним спуталась, они довольно часто гуляли у Новодевичьего пруда. Очень давно. С тех пор прошла целая жизнь. Дурная, нелепая, прожитая кое-как. Что там осталось впереди? Но что-то ведь еще наверняка осталось…
— Дождь не может идти вечно, — пробормотал Роман. — Это из альбома Пола Маккартни. А ты когда-то зачитывалась Гумилевым…
Марина равнодушно пожала плечами. Она не помнила, где лежит любимая книга, и упорно, тщетно пыталась понять, чем так понравилась мужу та длинная девка. Понять было невозможно, и Марина начинала злиться на Романа с его бесконечными вопросами, на себя, не умеющую ничему научить, на слишком зорких подруг… Ей хотелось заплакать, но слезы капать отказались. А завершать сцену с настоящим эффектом, но без слез, Марина за свою жизнь не научилась.
Как давно все это случилось… Словно не с ней… Муж Роман… Потом развод и Ромкина женитьба на этой Лидусе с цепкими глазками, молодой и длинной. А теперь вот Марина совсем одна на даче…
Марина посмотрела в темное окно: впереди спокойно ждала бесконечность. Думать о ней было страшно.
Кто-то осторожно постучал в окно…
Аринино сообщение о готовящемся замужестве потрясло всю семью Бычковых.
— Чем же он все-таки занимается, этот юноша? — спросила мать после долгого тягостного молчания.
— Могла бы выбрать бандита и поудачнее! — остроумно съязвил отец.
— Неужто ты его полюбила? — удивился Александр.
— А как тебе удалось его увидеть? — поинтересовалась сестра.
Бабушка не вмешивалась.
Арина все вопросы и недоумения разрешила величественным взмахом головы. Темные волосы, точно такие же, как у сестры, — прямой ряд и тяжелые шторки ото лба до плеч, и лицо словно в окошке — отлетели назад и опали в каком-то замешательстве и даже в осуждении. Похоже, Арина изумилась вопросам, отвергла их и предпочла отныне жить самостоятельно.
— Надоело! — ответила она всем одним-единственным словом.
— Что — надоело? — не поняла мать. И все остальные вместе с ней.
— Всё! — отрубила Арина.
Дальше расспрашивать ее ни о чем не решились. Но Марина, конечно, отставать не собиралась. И вечером, когда сестры остались одни, приступила к решительному допросу. Особенно ей казалось странным, что сестра, с которой они не расставались ни на минуту с самого рождения, вдруг отделилась, замкнулась, стала жить своей тайной, скрытой жизнью.
Двойняшки, где-то вычитала Марина, — это словно один человек, разделившийся игрой и фантазией выдумщицы-природы надвое. Поэтому они так похожи и просто жить не могут друг без друга. Один человек, разделившийся пополам… А что же получается теперь? Теперь Арина отделилась полностью. Почему так случилось?
— Выходит, ты от меня многое скрывала, — мрачно сказала Марина. — И почему? Что там у тебя с этим… как его… Макарычем, с которым ты теперь вась-вась?… Я его вообще видела полтора раза, его же вечно нет в Москве!
— Как это — полтора? — фыркнула Арина.
— А так… — Марина злилась на сестру все сильнее.
Ишь, какая самостоятельная! Выломилась из семьи! Выломалась! Все по уму. Тьфу на нее!
— Помнишь, когда нам было лет четырнадцать, мы обе, как будто разбудили, вдруг отчего-то проснулись ночью?
