К горлу Дерека подступила тошнота.
— Замечательно! — воскликнула Чейси. — Дерек сказал, что его подают с сыром, крекерами и острым соусом. Мне бы хотелось попробовать. И колу, пожалуйста.
Вайнона искоса глянула на Дерека, желая убедиться, что он не против. Потом принялась накладывать студень на тарелку. Несколько раз хлопала по руке папашу, пытавшегося ухватить кусочек. Чейси взяла один крекер и надкусила его. Артистка! Она даже зажмурила глаза, словно от удовольствия.
Черт! Она на самом деле все съела! Прожевала и проглотила, а потом еще попросила добавки!
Эту бабу ничем не напугаешь.
— Дерек, а ты не попробуешь? — спросила Вайнона.
Он посмотрел на Чейси. Почему она не воротит нос от студня? Почему ее не мутит? Почему она не умоляет отвезти ее в Этаун?
Он мужественно взял крекер. Посмотрел на сыр и на желеобразную массу. Соус должен забить вкус студня.
Дерек поднес ложку ко рту.
И тут же вспомнил про маленького поросенка, с которым играл в детстве.
Он мгновенно выскочил на крыльцо, на свежий воздух. Голова у него кружилась. Он держался за перила, пытаясь прийти в себя.
Дверь позади приоткрылась.
— Лейтенант, я отдаю должное вашим усилиям.
Он обернулся. Чейси держала в руке банку с кока-колой, которую протянула ему.
— Правда? — он взял у нее банку и сделал глоток.
— Да. Но вам не удастся напугать меня. Я никуда не уеду. Я собираюсь выполнить свою работу, а вы выполните свою. Когда я ее закончу, вы будете чувствовать себя на приемах, в телестудиях и в престижных танцевальных залах так же непринужденно, как я. Это называется этикетом, я зарабатываю на нем деньги.
Он снова ощутил на губах вкус студня.
— Вам придется посвятить его изучению следующие тридцать дней, — продолжала Чейси.
— Нет. Я не собираюсь этого делать. Я нравлюсь себе таким, какой я есть, — ответил он, угрожающе тыча в нее пальцем. — Завтра же утром вы сядете на первый же рейс из Этауна. Одна.
Маккенне принадлежало десять акров сельскохозяйственных земель, дом с выбеленными стенами и амбар из красного кирпича. Все это было построено еще прадедом старшего Маккенны, променявшим свою картофельную ферму в Ирландии на табачную плантацию в Америке. Отец старшего Маккенны вместо того, чтобы выращивать табак, занялся животноводством, а сам папаша перешел на сою, когда это стало более выгодным. Но независимо от того, чем они занимались, все поколения Маккенны были тесно связаны с землей.
Семейную традицию прервал Дерек, захотев приключений. И все объяснялось не тем, что он не был способен трудиться на ферме так же упорно, как его отец, — Дерек в десять лет научился управлять трактором, в двенадцать планировал ирригационную систему, в пятнадцать вел бухгалтерию, — а тем, что все это не отвечало потребностям его души. Учеба в колледже также не удовлетворяла его. Молодого человека тяготил рутинный распорядок дня. И еще ему не нравилось ложиться и подниматься рано, жить простой, будничной, изолированной жизнью фермы.
Как ни любил Дерек своего отца, навещал он его прежде всего из чувства долга. Букет цветов на могилу матери, умершей, когда он был еще ребенком, флакон духов для Вайноны, неделя на то, чтобы привести в порядок ферму, — и он снова с радостью отправлялся на военную базу.
Никто из тех, кто знал его, и даже он сам, никогда не думал, что он захочет остаться на всю жизнь фермером. Но теперь все изменилось: когда он съехал с шоссе и вывел пикап на проселочную дорогу, ему захотелось остановиться, выйти, упасть на колени, разрыдаться и поцеловать эту землю.
Наконец-то он был дома!
Дом — это такое слово, которое человек всегда помнит и всегда носит в своем сердце. Оно может становиться большим и тяжелым, оно может не давать дышать, говорить. Но оно может и поднимать ввысь, превращать обычные слова в стихи и вдохновлять художников на создание настоящих шедевров. Все, что казалось будничным, привычным и скучным, в таких случаях наполняется особым смыслом.
Он вернулся домой. Да, его домом всегда была эта ферма, и он станет служить ей так же, как поступали его отец, дед, прадед и прапрадед. Он станет истинным фермером. Он и не переставал им быть.
— Папа…
— Знаю, сынок. Ты хочешь сказать, что больше никуда не уедешь, так?
— Именно так. Я никуда никогда больше не уеду, — ответил Дерек, чувствуя, как ритмы Кентукки входят в его жизнь. Забыть свой дом невозможно, так же невозможно, как нельзя, например, разучиться кататься на велосипеде.
Белокурая кудрявая головка появилась из-за плеча его отца.
— Мне неприятно прерывать вашу идиллию, лейтенант, но вы забыли, что через три дня должны быть в Нью-Йорке.
— Черт! Про вас я совсем забыл, — огрызнулся Дерек. — Вы можете оставить меня в покое хотя бы на десять минут?
— Не могу. Доставить вас в Нью-Йорк моя работа. А потом — в Балтимор.
— Мисс Бейли Бэнкс, Бэнкс Бейли или как там вас, — ответил Дерек, — я никуда с вами не поеду. Ну разве только довезу вас до аэропорта в Этауне завтра утром.
— Вы заключили с правительством соглашение, — назойливо продолжала она, все так же высовываясь из-за плеча его отца. — Начальник службы персонала ждет, что вы с уважением отнесетесь к этому соглашению.
— Жаль расстраивать вас и генерала. Я сам позвоню ему, если вы при этом будете себя лучше чувствовать. Но я остаюсь дома. А вы уезжаете. Я попросил отца вернуться и подобрать вас, потому что я и бездомную дворнягу не бросил бы под таким ливнем.
И тут выдержка оставила ее. Чейси по-настоящему разозлилась. Дерек понял, что оскорбил ее не на шутку: она побледнела, на ее щеках выступили ярко-красные пятна, сапфировые глаза метали молнии.
— Я не дворняга! Я специалист по протоколу Государственного департамента…
— Детки, детки! — вступил отец. Он сделал жест, словно рефери, разводящий боксеров в разные углы ринга. — Перестаньте препираться. Леди, не надо портить встречу с моим единственным сыном, вернувшимся оттуда, куда его бросили умирать.
— Извините, мистер Маккенна, — потупилась Чейси.
— Прости, папа.
— Веди машину, сынок. Очень хорошо успокаивает, Позволяет вспомнить все, что забыл, насладиться природой и поблагодарить Бога за то, что он помог тебе найти путь домой…
Дерек всегда делил мужчин на два типа: на тех, кто подчиняется женщинам, и на тех, кто подчиняет их себе. Себя он всегда причислял к последним. Сейчас он решил попрактиковаться на Чейси — без определенной цели, ради удовольствия. Красотка сидела, насупившись и поджав губы. Он так засмотрелся на нее, что почти перестал слушать отца.
— Тебе нужно будет поправить забор там, где его повалил снег, — заметил отец, когда они проезжали мимо дыры в изгороди. — Потом займешься амбаром. Там надо все хорошенько прибрать, покрасить, кое-что починить…
Он замолчал на минуту: то ли любовался природой, то ли благодарил Бога.
— Составь список, — попросил Дерек. — Завтра утром начну.
— А я помогу, — вступила Чейси. Мужчины удивленно уставились на нее.
— Ты? Поможешь?
— Лейтенант, я буду рада предложить вам свою помощь. До тех пор, пока мы не отправимся в Нью-Йорк.
— Работа, о которой мы говорили, — это вам не с бумажками возиться.
Он вывел грузовичок на засыпанную гравием стоянку перед домом. Дерек вышел из машины и набрал полную грудь воздуха. И зачем только надо было уезжать отсюда?
— Я смогу помочь, — повторила Чейси, выходя со своей стороны. — Я буду помогать вам до возвращения в Нью-Йорк.
И Дерек снова принялся спорить с ней, сетуя на то, как глупо было с его стороны подобрать ее на дороге, и убеждая себя и ее в том, что такие дамочки, как она, целиком и полностью принадлежат высшему обществу, и им нечего делать на ферме. Старик не стал слушать их препирательства и просто пошел к дому, покачивая головой и бормоча сквозь зубы:
«Какие упертые». Дерек внезапно замолчал, осознавая, что лучше не говорить ничего…
Она была настоящей принцессой. Она оставалась ею даже босиком, с перепачканными ногами, уставшая с дороги. Принцессой, которая в жизни не держала в руках молотка, не поднимала тяжестей, не доила коров и не сидела в тракторной кабине. Особенно в таком элегантном костюмчике от Шанель, если, конечно, его ярлыки не были подделкой.
— Ладно, хочешь — помогай, — примирительно заключил он, чувствуя себя полным идиотом, когда она лучезарно заулыбалась в ответ. Единственное, что пришло ему в голову, — это то, что он вовсе не такой крутой мачо, каким считал себя прежде, если допускает, чтобы женщина так вот над ним посмеивалась.
Они стояли и смотрели друг па друга, словно боксеры после окончания раунда.
«Я хочу ее поцеловать», — подумал он.
Неужели с тех пор, как он коснулся ее губ, не прошло и дня? Он помнил, какие они мягкие, какая нежная у нее кожа, какое упругое тело. Он помнил прикосновение ее языка…
