Видит Бог, он всеми силами старался забыть Чейенн Роуз. Но, когда она произвела на свет ребенка — его ребенка! — и выдала его за сына Мартина, терпение Каттера лопнуло. Он долго, со страшной тоской любовался Джереми сквозь стекло родильного отделения, решая про себя, что никогда не простит ее. И причинит ей такую же боль, какую она причинила ему. Затем он взял Джереми на руки, младенец заплакал, и с того момента тоска по сыну и по Чейенн охватила его с новой силой. Но годы шли. Чейенн оставалась с Мартином, и мальчик рос, не зная настоящего отца.
Каттер переселился в Европу, умножал состояние, крутил романы с самыми красивыми женщинами европейского континента. Многие завидовали ему, но его не покидало чувство одиночества, какое он испытывал в родительском доме, раздираемом ссорами, и в бездушных казенных интернатах. В глубине души он мечтал о настоящей семье и своем уютном доме.
И все же, решил Каттер, семейное счастье не для него, и с головой ушел в дела. Но за все эти семь лет не было ни одной ночи, чтобы он не вспомнил о Чейенн и Джереми и не позавидовал своему брату.
Теперь Чейенн хочет запросить как можно больше, заставить его раскошелиться за то, что он желает получить.
Пора наконец ему доказать, что он тоже умеет торговаться.
Пусть Айвори Роуз сейчас на смертном одре, но всем хорошо известно, какого рода женщиной она была в молодости. Дочка пошла в мать. Своим поведением Чейенн доказала, что ее можно купить. Остается лишь продемонстрировать это перед всем обществом. И прежде всего установить ее нынешнюю рыночную цену.
Когда Каттер пришел в своих размышлениях к этому выводу, в аукционном зале выставили на продажу веджвудский фарфоровый сервиз.
Чейенн взяла микрофон, но едва открыла рот, чтобы рассказать, во сколько обошлись Мартину эти проклятые чашки, как заметила, что многие из присутствующих, позевывая, поднимаются со своих мест. Аукцион начал надоедать.
И вот тут-то из глубины зала раздался пьяный голос Каттера:
— За миссис Мартин Лорд лично, без единой чашечки с розочкой, предлагаю один миллион долларов наличными.
Все заерзали на стульях. По толпе пробежал шепот. На Каттера уставились десятки любопытных глаз. Но пьяный Каттер видел лишь Чейенн, зеленые глаза которой расширились от обиды.
Поделом ей! Почему ее образ неотрывно преследует его? Даже в Европе! Почему именно эта женщина наделена сверхъестественной силой привораживать его, а потом унижать?
Каттер опрокинул стул на своем пути и бросился к Чейенн. Не отрывая глаз от его лица, она что-то прошептала на ухо аукционисту и отошла от него.
— Это невозможно, сэр, — сказал аукционист, делая знаки кому-то за спиной Каттера.
— Два миллиона долларов!
На глазах Чейенн блеснули слезы.
— Сэр, здесь респектабельное заведение, а не бордель.
— Три миллиона! — взревел Каттер.
Чейенн, потрясенная, спрыгнула с возвышения и побежала. Каттер — за ней.
— Чейенн! — кричал он. — Подожди.
Она бросила на него последний взгляд и выскочила за дверь, с такой силой захлопнув ее за собой, что чашки Веджвуда пришли в движение и задребезжали.
— Продано джентльмену за три миллиона долларов, — стукнул молотком аукционист. — Как прикажете — доставить сервиз вам на дом или сами увезете его?
Загорелой рукой Каттер смахнул все восемь фарфоровых приборов на пол. В зале воцарилась мертвая тишина.
— Вывести его! — приказал охранник.
Полицейские окружили Каттера, но он их словно бы и не замечал. Перед его глазами стояло бледное лицо Чейенн со страдальческими глазами. По ее щекам текли слезы.
Его затея — унизить и оскорбить ее перед всей публикой — удалась как нельзя лучше. Но удовольствия он не получил. Он вел себя непозволительно.
Опять нахлынуло чувство одиночества, но теперь к нему добавились сожаление о содеянном и отвращение к себе.
Пьяный дурак, что он наделал?!
Зачем? Неужели он не понимал, что ее боль — его боль?
Стирая слезы с горящих от стыда щек, Чейенн въехала на аллею, окаймленную самыми высокими в городе дубами и магнолиями. Дом окружали бесконечные зеленые лужайки и розовые азалии, достигавшие здесь такой невероятной вышины, что на их фоне даже большой особняк Лордов казался крошечным.
Каттер вел себя с присущим ему цинизмом и лишний раз доказал, что не способен любить. Он презирает ее больше, чем жители Уэст-Вилла в пору ее детства. И он не отстанет, пока не получит желаемого.
Он искренне считает ее женщиной самого низкого пошиба, способной отдаться за деньги. А какое жестокое и мрачное лицо было у него, когда он оскорблял ее перед всей публикой!
Она смахнула слезу.
На острове, когда Каттер разбил стекло и овладел ею, он тоже проявил твердость характера, но ведь тогда он любил ее. И она его. Чейенн выносила под сердцем его ребенка, он же бросил ее, и ей поневоле пришлось выйти замуж за нелюбимого.
Он отец Джереми. Сейчас он желает воссоединиться с ней ради ребенка. Да и она...
Нет! Боже упаси! После всего того, что было! Каттер — холодный, бездушный человек!
Ее мать, женщина довольно свободного поведения, презираемая обществом, ни разу, ни разу за всю свою жизнь не легла в постель с мужчиной, который ей не нравился.
Нет, нет, Каттера следует гнать от себя!
Но ведь она боится его не меньше, чем боялся брата Мартин. Именно сочувствие и толкнуло ее к младшему Лорду: находясь в Италии, в Сорренто, она захотела сфотографировать глицинию и попросила стоявшего под ней Мартина посторониться; он согласился на том условии, что она с ним выпьет. В беседе он страстно жаловался на своего ненавистного брата, и именно тогда Чейенн прониклась к нему сочувствием.
Каттер оказался даже хуже, чем его описывал Мартин. «Лион» понравился ей с первого взгляда, тем более что при его появлении на острове расцвели одуванчики. Но это был ложный знак. Каттер прибыл с одной целью — расстроить их брак с Мартином.
Узнав, что она в положении, Мартин воспользовался этим для того, чтобы шантажировать брата. Она же вышла замуж за Мартина с одной целью: спасти будущего ребенка от безотцовщины и иметь возможность дать ему фамилию Лорд.
Брак по необходимости оказался трагической ошибкой.
Чейенн приближалась к темному дому, и новые опасения вытеснили из ее головы мрачные мысли о Каттере. Дом был погружен во мрак. Луна освещала большую магнолию. Чейенн вздрогнула: все ее листья опали и лежали теперь плотным ковром на траве.
Сразу пришел на память другой вечер, несколько месяцев назад, когда вот так же магнолия вдруг сбросила с себя всю листву; два хьюстонских детектива с каменными лицами постучали в ее дверь и сообщили: «Миссис Лорд, мы, кажется, нашли вашего мужа».
