Ему необходимо выпить. Затем принять душ. И лечь спать, возблагодарив Бога за то, что после своей выходки на аукционе он не попал за решетку.
К дьяволу того, кто звонит!
Каттер вышел на балкон, взглянул на серебряный серп месяца на беззвездном небе, перевел взгляд на огни раскинувшегося перед ним города и остановил его на фарах мчавшихся мимо машин, сверкавших ярче бриллиантов и рубинов.
Красота ночи не тронула его. Он никогда не пленялся красивыми видами, а сейчас панорама города с более чем миллионным населением лишний раз напоминала ему о его одиночестве.
О нем говорят, что он не способен к любви. Может, так оно и есть.
Перед его глазами снова встало бледное лицо Чейенн со взором, затуманенным слезами. Глубоко вздохнув, он направился в кухню и наполнил виски смешную чашечку, разрисованную розами.
Он уже поднес ее ко рту, когда неугомонный телефон снова издал резкий, требовательный звонок, и Каттер, не выдержав, схватил трубку.
— Говорит Каттер Лорд.
На другом конце провода раздались истерические рыдания, прерываемые всхлипываниями.
— Каттер! Наконец-то! Я уж думала, что ты никогда не ответишь!
Сердце его забилось отчаянно.
— Кто говорит?
Но женщина повторяла лишь его имя:
— Каттер! Каттер!
— Чейенн? — скорее догадался, чем расслышал он.
— Да, да! — выдохнула она, но их тут же разъединили.
— Проклятье! — воскликнул Каттер, которого охватила дрожь от предчувствия чего-то ужасного.
— Каттер! Ты слышишь меня? — вновь раздался голос Чейенн.
— Да, да, слышу. — Он старался говорить спокойно.
Она дышала так тяжело, что не могла произнести ни слова.
— Дорогая, вздохни поглубже и расскажи мне, что случилось.
На самом деле он уже и сам знал, что произошло.
— Они похитили его! Они похитили Джереми!
Каттер сжал кулаки. Это его вина. Он должен был предвидеть, какая опасность угрожает Чейенн и Джереми, и принять соответствующие меры. Даже вопреки ее желанию.
— Кто?
— Не знаю. Может быть, тот же, кто убил Мартина.
Каттер знал, кто убил Мартина и как опасен этот человек.
— Каттер, помоги мне! Прошу тебя. Мне больше не к кому обратиться. Я сделаю все, что ты захочешь. Буду спать с тобой, выйду за тебя замуж, лишь бы ты...
Итак, она наконец установила цену на самое себя.
Это не деньги, не замужество, это — жизнь их сына.
Он почувствовал к себе еще большее отвращение. Но какое это все имеет значение?
— Жди меня, — прорычал он. — Я еду.
Чейенн спустилась в подвал, чтобы помочь Курту и миссис Перкинс. Они лежали в прежней позе, с закрытыми глазами. На полу рядом с Куртом стояла бутылочка со снотворными пилюлями, но она была почти не тронута. Чейенн пощупала у обоих пульс — вроде нормальный. Чейенн позвала их и похлопала по щекам.
Курт промычал нечто нечленораздельное, открыл глаза и взглянул на нее одурманенным взором, а миссис Перкинс застонала:
— Не забирайте его! Оставьте его в покое! Ведь он совсем маленький!
— Где он, миссис Перкинс? Где он? — запричитала Чейенн, опускаясь рядом на колени.
— Чейенн! — Она услышала шаги бегущего Каттера. — Чейенн! — Его голос гулко отдавался в холодном пустом доме.
Чейенн медленно поднялась с колен, уронив пузырек со снотворным на пол, и, стараясь не наступить на кружившую вокруг ее ног Пантеру, вышла навстречу Каттеру в коридор.
Он обнял ее и осторожно, чтобы не причинить боли, прижал к груди. Затем поднял нежный подбородок Чейенн и откинул прядь волос, упавшую ей на лоб.
— Успокойся, все уладится! — прошептал он ей на ухо.
Его нежность глубоко тронула ее. Куда девался деверь-грубиян, пытавшийся в своем кабинете раздеть ее? Вместо него перед ней стоял влюбленный мужчина, покоривший на острове ее сердце и ставший отцом ее ребенка. Первый, пробудивший в ней страсть, но потом замкнувший от нее свою душу.
Она прислушивалась к нему, боясь пропустить хоть слово.
— Я найду его! — говорил он. — Клянусь всем для меня святым! Но ты должна помочь мне, Чейенн. А для этого тебе следует взять себя в руки. Без тебя мне ничего не сделать. — Положив руку ей на спину, он ласково повел ее в кухню. — Милая, я приготовлю кофе, а ты расскажи мне все по порядку. Абсолютно все.
— Он пропал! — снова зарыдала Чейенн, по-детски бросаясь в объятия Каттера. — И виновата я. Его нельзя было ни на минуту оставлять одного. Теперь уже поздно!
— Не плачь! Прошу тебя, не плачь! — умолял Каттер, гладя ее по голове. — Успеешь наплакаться, если... — Он осекся.
Она в ужасе взглянула на него, понимая, что он хотел сказать. И снова прильнула к нему. Горе объединило их. Каттер был напуган не меньше, чем она. Утешая и успокаивая друг друга, они позабыли обо всем, что разъединяло их все эти годы. Присутствие Каттера принесло Чейенн небывалое облегчение. Ибо в этот момент она почувствовала, что их связывает не одна лишь тревога за судьбу сына.
— Это и моя вина тоже, — резко произнес он, отстраняя ее от себя. — Но мы обсудим это позднее. А сейчас — за работу!
— Да... Да... — прошептала она, опускаясь на кухонную табуретку и ощущая себя еще более напуганной и беззащитной вне кольца его рук.
А за окном стояла темная, темная ночь.
* * *
Джереми давно хотелось по-маленькому, но он не решался сказать об этому Лысому.
— Ты меня зовешь мистер Икс, а я тебя — О'Джерри, — прошептал похититель, увозя его на пироге по темной воде, покрытой белыми лилиями.
Лысый был огромного роста. Уродливая лысая голова жирной жабы сидела почти без шеи на толстом туловище, какие бывают у борцов. Даже пересекая болото, он не снимал черных очков в железной оправе. Исходивший от него запах заглушал аромат лилий.
Джереми, мальчик сообразительный и смелый, привык к похвалам взрослых. Он любил подражать старшим и строить из себя всезнайку и неустрашимого. Но Лысый и всё, что было с ним связано, вызывали у него дрожь ужаса.
Сейчас слезы безостановочно лились по щекам мальчика. В хижине посредине болота он стоял на шатающемся стуле перед затемненным зеркалом, а Лысый размахивал сверкающим ножом перед самым его лицом. Вдруг ему померещился шум мотора. Сложив нож, он на цыпочках приблизился к двери, но тревога оказалась ложной. За порогом дома только распевали птицы да жужжали гигантские комары.
Джереми казалось, что его мочевой пузырь вот-вот лопнет.
Ах, как хорошо было бы сейчас сидеть дома с мамочкой! При одной мысли о ее ласках, о том, как она гладила ушибленное место или прижимала его к себе, когда он пугался, Джереми расплакался сильнее и совсем утратил контроль над собой.