— Ты очень похожа на мать, — казалось, это и радовало и удивляло его.
— Не ожидала от тебя услышать подобное, — растерянно пробормотала Кэйт.
— Мне следовало поговорить с тобой о твоей матери намного раньше.
— Да, действительно.
Кэйт изо всех сил старалась справиться со злостью, неожиданно закипевшей в ней, словно ядовитое зелье в ведьминском котле, но тщетно — даже теперь она не могла простить Хэнку детских обид. Кэйт вдруг отчетливо вспомнила, как, впервые придя в школу, она узнала, что другие дети отмечают дни своего рождения» Ее удивлению не было предела. И, вернувшись домой, она спросила отца, можно ли ей пригласить одноклассников к себе на день рождения.
— Пока ты живешь в этом доме, — резко оборвал ее Хэнк, — я посоветовал бы тебе забыть об этом. Ничто на свете не заставит меня превратить в праздник день смерти твоей матери. Ты уже достаточно взрослая, чтобы узнать, из-за кого она умерла. — Ты сердишься, не так ли? — спросил Хэнк, глядя, как хмурится Кэйт.
— Мне очень жаль, — отринув воспоминания, начала Кэйт, — я понимаю, ты болен, но… Да, я сердита! — кусая губы, чтобы не расплакаться, воскликнула она.
Хэнк, пытаясь успокоить Кэйт, неловко развернувшись, ваял ее за руку. Случайно локтем он задел журнал, лежавший на подоконнике. Журнал с шумом упал на пол. К немалому удивлению Кэйт, думавшей увидеть очередной выпуск «Прогрессивного фермерства», это был последней номер модного журнала «Эль» с ее фотографией на обложке.
— Когда это ты начал читать женские журналы? — она истерически расхохоталась.
Хэнк нагнулся, поднял журнал и снова положил его на подоконник.
— С тех самых пор, как в них появились твои фото. До того как заболеть, я часто ездил с этими журналами на могилу твоей матери. Там, на кладбище, мне казалось, что мы вместе — ты, Лиззи и я.
— Даже не знаю, что сказать… — Кэйт была смущена откровениями Хэнка.
— И не надо. Это я должен говорить. Прости меня. Из меня вышел никудышный отец. Я привык говорить самому себе, что из-за работы мне некогда заниматься тобой. Сломанные заграждения, больные стада, разыгравшаяся стихия — я постоянно был занят, я избегал встреч с тобой. А в те редкие минуты, когда все было в Порядке, я не знал, как заговорить с собственной дочерью!
Кэйт не верила своим ушам — или она совсем не знала своего отца, или он сильно изменился, или ему что-нибудь нужно от нее. Кэйт боялась обмануться, и потому ей проще было думать, что Хэнк решил использовать ее в своих интересах.
— Когда думаешь, как много упущено…
Он отвернулся к окну, но Кэйт успела заметить, что Хэнк плачет. Отцовские слезы и испугали и растрогали ее.
— Ты сказал, что хочешь поговорить о маме, — стараясь отвлечь Хэнка от грустных мыслей, прошептала Кэйт.
Хэнк улыбнулся в ответ.
— Твоя мать была удивительной женщиной. Я не стоил даже ее мизинца. — Казалось, он помолодел, как только заговорил об Элизабет. — Если бы Лиззи не решила в свое время стать учителем, она, я думаю, состоялась бы как музыкант, у нее был талант… Ока, именно она, ноту за нотой научила меня играть Рахманинова. Мы любили с ней подшутить над знакомыми: я играл одно и то же на вечеринках, а после притворялся вдохновенным артистом, отказываясь исполнить на «бис» еще. После ее смерти Рахманинов напоминал мне о лучших минутах моей жизни.
Кэйт с трудом удавалось представить Хэнка тем веселым добродушным человеком, каким он, оказывается, был до смерти Элизабет. Она сидела спокойная и усталая, с удивлением слушая, как Хэнк рассказывает ей историю их знакомства.
Это произошло в тот год, когда он вошел в школьное правление, а Лиззи приехала в Кервилл работать учителем музыки. Дочь фредерикбургского юриста, она была самой очаровательной, самой красивой женщиной в Хилл Кантри.
— С первого взгляда я понял, что Элизабет женщина моей мечты. — Взгляд Хэнка был устремлен в
Пустоту, казалось, он не замечал сидящую напротив Кэйт, — Но до взаимности было куда как далеко. Я завоевывал ее медленно, боясь совершить опрометчивый поступок. Надо сказать, соперников у меня хватало. И все же я решился сделать ей предложение. Список моих недостатков был гораздо длиннее списка достоинств — слишком стар, слишком консервативен, слишком замкнут. Но Лиззи, вопреки, как мне казалось, здравому смыслу, согласилась стать миссис Прайд. Мы оба хотели ребенка, но, после того как последняя ее беременность окончилась преждевременными родами, доктор Вильямс настоял на том, чтобы мы прекратили наши попытки. Я до смерти боялся потерять Лиззи, поэтому сразу же согласился.
— Почему ты никогда не говорил со мной об этом? — перебила его Кэйт.
Хэнк замолчал, по-прежнему напряженно глядя вдаль. Тиканье старинных часов, казалось, разрывали Кэйт душу. Затянувшееся молчание стало невыносимым.
— Почему ты не отвечаешь? — прошептала она.
— Мне очень стыдно, — тихо произнес он.
— Чего?
— Того, что Элизабет все же забеременела. Но в те времена считалось, что, только женщина несет ответственность за контроль над рождаемостью. Лиззи знала, как много для меня значит наследник. Так же много это значило и для нее. Она родилась в городе, но, как и я, любила землю. Может быть, даже больше: Когда Лиззи вновь забеременела, она так обрадовалась, что у меня язык не повернулся сказать ей, как я боюсь за нее. Но когда прошло пять месяцев без каких-либо проблем, то даже доктор Вильяме перестал волноваться. Чем больше Хэнк рассказывал, тем бледнее становилось его лицо. Теперь он казался еще более больным и беспомощным, чем в тот миг, когда Кэйт вошла в комнату.
— Когда у Лиззи начались схватки, я был в Далласе. Если бы мы знали, что это может случиться на пять недель раньше срока! В больницу ее отвез Берт Макклейн. Она умерла до моего возвращения… Доктор Вильямс не смог остановить кровотечение.
Видя, как слезы текут по впалым щекам Хэнка, Кэйт чуть было не расплакалась сама.
— Если бы не моя мечта о наследнике, твоя мать осталась бы жива. Я, и никто иной, виноват в ее смерти. Когда доктор сказал, что оставляет тебя на несколько недель в инкубаторе, я вздохнул с облегчением. Мне надо было привыкнуть к мысли, что Лиззи больше нет. Когда тебя привезли домой, мне жутко было войти в детскую. Я едва не сошел с ума. Легче сделалось только после того, как я решил, что во всем виноват ребенок. Сначала тебя воспитывала няня, потом появилась Дельта.
Кэйт было горько думать о том, как страдал Хэнк все эти годы. Но, несмотря на жалость к нему, она не могла забыть своего сиротского детства; судьба лишила ее матери, Хэнк отказался стать ей отцом.
— Вместо того чтобы смириться со смертью Элизабет, — продолжал Хэнк, — я решил спрятаться от мира за непроницаемой стеной, где не было места даже для тебя. В тот день, когда ты сказала мне, что решила участвовать в конкурсе моделей, я не сомневался в твоей победе. Но отпустить тебя в Нью-Йорк я не мог.
