— Папа, а почему гром гремит, а дождя нет? — растолкал я спящего на надувном матрасе отца.
Он резко вскочил на ноги и велел мне немедленно собирать вещи. В гостиничном фойе толпились взволнованные люди с чемоданами. Дядя Зураб тоже был там и постоянно ругался по-грузински.
— Володя, ночью абхазы прорвали нашу оборону. Их танки в тридцати километрах от города. Вам надо срочно улетать.
— Но наш самолёт только через пять дней!
— Мой двоюродный брат работает начальником Батумского аэропорта, он вас посадит на московский рейс.
Весь полёт до Москвы отец простоял в проходе между креслами, как и многие другие мужчины. В самолёте сидели только старики, женщины и дети. Меня к себе на колени посадила молодая грузинка.
В Москве я видел Горбачёва. Мы шли с отцом от Красной площади к метро «Площадь революции» по Никольской улице. И возле перехода к станции метрополитена стоял бывший президент СССР и о чём-то громко вещал окружившим его людям. Отец посадил меня на плечи, и я очень хорошо рассмотрел родимое пятно на лысине последнего руководителя ещё недавно великой страны.
Отец купил мне билет на самолёт и с какой-то женщиной отправил в Павлодар.
Этой же осенью умер прадед. Его похоронили на Аллее ветеранов Великой Отечественной войны местного кладбища. Дед очень спешил. На девятый день мы поминали прадеда ещё в Павлодаре, а на сороковой — уже в Томске. Свою квартиру судья продал за бесценок, за три тысячи долларов, а родительскую вообще пришлось оставить даром. Благо отец сумел вытащить деньги из бизнеса и купить двухкомнатную квартиру на окраине Томска.
Почему именно Томск? В здешнем университете учились мои предки: и дед, и отец. Каждый в своё время. Я тоже выпускник Томского государственного университета, в третьем поколении.
Папа постоянно был в разъездах, и я жил в основном с дедом. Вскоре отец женился во второй раз. Его жена годилась мне в старшие сестры, но никак не в матери. В такую семью дед меня не отпустил. С молодой женой отец прожил, правда, недолго, развелись по обоюдному согласию. Но осадок в моей душе от его предательства остался. Я быстро повзрослел. Рано начал встречаться с девушками. На втором курсе чуть не женился в первый раз.
Отец меня тогда поставил перед выбором: если я женюсь, то сам должен содержать свою семью. Я закусил удила и полгода с подругой снимал квартиру, подрабатывал барменом в ночном клубе. С ней я расстался, и мы с отцом помирились.
Последний конфликт поколений произошёл, когда я уже работал юристом. И снова из‑за женщины. Мы крепко с ним тогда сцепились. Я психанул, бросил всё и уехал искать удачу в Москву.
Летом отец и дед вместе живут на даче, а на зиму дед съезжает в город, а мой родитель остаётся зимовать один в холодном доме и пишет романы. Свою квартиру он сдаёт в аренду, на то и существует.
Я не мог больше жить один, без Кати. В Киев летал каждые две недели. Вся моя зарплата уходила на билеты и подарки для неё и мамы. В последний свой приезд я сделал ей предложение и подарил обручальное кольцо. Она кольцо приняла и улыбнулась:
— А где мы будем жить, Даниил?
— Где хочешь, любимая!
— В Нью-Йорке не хочу. Либо в Киеве, либо в Москве.
Я разослал своё резюме всем приличным киевским работодателям. Некоторых мой послужной список и опыт работы заинтересовал, но незнание украинского языка ставило жирный крест на моей юридической карьере на Украине. Ведь всё делопроизводство там велось на украинском языке. Оставался один вариант — Москва. Но российская столица — весьма дорогой город, чтобы жить здесь семьёй, надо много зарабатывать. И я вкалывал, как проклятый. Напряг все свои связи, и мою кандидатуру выдвинули на должность начальника судебного управления. Должностной оклад и годовые бонусные выплаты на этом месте переводили мои мечты о семейной жизни в плоскость реальности.
Поезд из Трускавца в Киев пришёл рано утром. Мы только успели забросить вещи к Кате домой, принять душ, переодеться и вместе с её мамой поехали в аэропорт. Оксана Марковна лихо управлялась с переключателем на механической коробке передач компактного американского джипа и город знала хорошо, поэтому мы быстро проскочили центр, объехав пробки по второстепенным улочкам.
Отца я узнал не сразу. Обычно склонный к полноте, сейчас он выглядел каким-то высохшим и маленьким. Особенно рядом с рослой Катиной мамой, бывшей волейболисткой. Но прежний лоск старался сохранять. Чёрный плащ от Версаче, кожаный саквояж, может, и ввели моих киевлянок в заблуждение относительно материального статуса их обладателя, но я-то знал, что этим вещам уже добрый десяток лет, ничего нового отец себе давно уже не покупал.
— Привет, папа! Вот, знакомься. Это — Катя. А это — её мама, Оксана Марковна.
— Очень приятно, — устало улыбнулся мой предок и снял фуражку.
У него почти не осталось волос. Короткая стрижка была мерой вынужденной, дабы скрыть залысины.
— А это — Владимир Святославович, мой отец.
— Ух ты! С таким именем, как у крестителя Руси, вам, точно, нужно жить в Киеве! — радостно выпалила Катя. — У Данилки, впрочем, тоже имя громкое. Даниил Галицкий!
— Насчёт жизни не знаю. А вот погреться на киевском солнышке после сибирских холодов я не возражаю.
— И что, у вас уже так холодно? — спросила Оксана Марковна.
— С утра было минус тридцать.
— Надо же! Такие морозы в начале ноября! — удивилась старшая Иванова.
— Это ж Сибирь, мама. Мне вчера звонил из Якутии отец, так у них вообще уже за сорок.
Катя зря сказала про папу, маме это сильно не понравилось. Она сморщила нос и строго наказала дочери не упоминать при ней этого имени.
Надо было уводить разговор в сторону, чтобы Оксана Марковна совсем не расстроилась.
— Папа, а мы с Катей гуляли в парке возле бювета в Трускавце, где ты познакомился с матерью.
Эта тема оживила мою будущую тёщу.
— Данила мне рассказал вашу историю. Я так удивилась, что он совсем не общается с мамой. Вы-то поддерживаете отношения с бывшей супругой?
— Практически нет. А зачем? У неё своя жизнь, у меня — своя. Теперь далее в разных странах живём.
— Но для наших детей границы — не преграда! — торжественно произнесла Оксана Марковна и тихо добавила: — Как женщины могут бросать детей?!
Мне Киев очень понравился. И не Россия, и не Европа, а так — серединка на половинку. Древние православные храмы с золотыми куполами, монументальный мемориал Славы на берегу Днепра — всё, вроде, по-нашему, по-славянски и по-советски. Прохожие на улицах говорят на русском, экскурсии по памятникам архитектуры — тоже. Много сходства с Москвой. Та же столица, но компактная и какая-то домашняя. Крещатик — Тверская, Подол — Арбат. «Динамо» Москва — «Динамо» Киев. Но едва уловимые отличия всё же проскальзывали: и в архитектурном облике старинных зданий, и в тесноте центральных улочек, и в самом воздухе, напоенном запахом высохших листьев и ароматом свежего кофе. Кофейни здесь встречались на каждом шагу. Возле станций метро мололи и варили кофе далее на автомобильных и мотоциклетных фургонах под открытым небом. А может быть, тёплый южный климат, другие деревья — каштаны и вязы — вводили приезжего человека в заблуждение относительно отличия матери городов русских от других больших поселений некогда необъятного отечества.
