Оставшись одна после развода, Айрис всех поклонников распугала своим неуемным стремлением к стабильности. А теперь пытается воплотить несбывшиеся надежды в Иззи. Доходит до смешного: она бегает к Дейву с обедами домашнего приготовления, носит в стирку его рубашки – словом всячески старается возместить недостаток хозяйственных талантов у своей дочери.
Иззи и Дейв много раз разбегались, но до окончательного разрыва дело так и не дошло – Иззи, понимаете ли, не хочет огорчать мать. (В искусстве эмоционального шантажа Айрис достигла головокружительных высот!) Но все-таки Иззи – папина дочка, а отец учил ее, что мечты сбываются, а счастье обязательно приходит к тому, кто умеет желать. Иззи чувствует, что, цепляясь за Дейва, предает принципы отца. Видятся они нечасто – он по-прежнему управляет отелем в Греции – но отцово стремление к «киношной жизни» въелось в нее накрепко.
Иззи и хотела бы быть просто счастлива с Дейвом – но беда в том, что «просто Дейва» ей мало. Да, она его любит – как любят кузена или приятеля. С другой стороны, пока не подвернулось что-нибудь получше, почему бы не остановиться на Дейве? Идеальным – да, пожалуй, и единственным – выходом из положения для Иззи стала неверность. Поиски родственной души (желательно с толстым бумажником) продолжаются, а Дейв обеспечивает тихую пристань, где можно отдохнуть и зализать раны после очередной неудачи. Оправдывая свое поведение, Иззи уверяет, что мимолетные интрижки никак не влияют на ее чувства к Дейву. Как ни странно, я ей верю. Иззи – из тех людей, в которых жизнь бурлит и переливается через край: ее чувств и желаний хватило бы на троих.
Иногда мне жаль Дейва. Отпустила бы она его с миром, думаю я. Пусть найдет себе какую-нибудь домашнюю девочку, богобоязненную и благонравную, которая не любит секс, а любит стирку и готовку. Но Иззи я никогда этого не говорила. И не скажу. Она не терпит, когда критикуют ее поведение. Слушать не станет, наговорит мне гадостей, мы поссоримся – может быть, всерьез… А я не хочу терять лучшую подругу. И вообще, ее жизнь – ей и решать.
– Ух ты! Мама родная! – восклицаю я, когда Иззи появляется из ванной. Выглядит она еще грудастее и шлюхастее обыкновенного. – Встряхнем Лас-Вегас!
– Так держать! – отвечает Иззи, в последний раз проведя щеткой по волосам и тряхнув головой. – Берегитесь, богатеи: идет охота на женихов!
Если есть в Лас-Вегасе по-настоящему элегантное местечко, то это «Дезерт Инн»!
Холл устремляется вверх этажей на пять. С потолка свисает хрустальная люстра таких размеров, что на ней мог бы раскачиваться разом весь отлично вышколенный персонал. Никакой суеты, никакой спешки. По мраморному полу не ходят, а скользят. Утонченно. Стильно; Шикарно. Таксист был прав: такие места не про нашу честь.
– Не хочешь скинуть туфли и прокатиться? – слегка заплетающимся языком предлагает Иззи – водка придала ей наглости.
Я чуть не на цыпочках крадусь, высматривая богатеев, словно редких птиц, готовых упорхнуть при первом шорохе.
Мы проходим мимо столика, где мужчины с наманикюренными ногтями и сверкающими часами режутся в баккара. Меньше ста долларов здесь на кон не ставят. Но ни один не просит, чтобы мы пожелали ему удачи. Явись мы сюда в одних фиговых листочках «от кутюр» – на нас никто и глаз не поднимет!
Мы заходим в бар, садимся у стойки и заказываем две клюквенных водки. Водка превосходная и раза в три крепче, чем мы привыкли. Неудивительно, что минут десять спустя наша беседа принимает несколько заумный характер.
– Интересно, – вещает Иззи, раскачиваясь на табурете, – почему водку назвали водкой? «Водка» значит «маленькая вода», верно? Наверно, потому что воды в ней и вправду мало…
Мы счастливо хихикаем и снова подзываем бармена. На этот раз он сообщает, что для игроков напитки бесплатные. Только сейчас мы замечаем у стойки ряд игральных автоматов – хитро придумано! Просаживаем кучу четвертаков (точно больше, чем стоила выпивка), а бармен тем временем развлекает нас беседой:
– Говорят, у вас в Англии хорошо с историческими памятниками. Но нам тоже есть чем похвастаться. Вот этот отель – старейшее здание в Лас-Вегасе, возведен в тысяча девятьсот пятидесятом!
– Тоже мне, национальное достояние! – язвит Иззи.
Бармен слегка тушуется, но продолжает:
– А видели бы вы, какие лифты мы построили три года назад!
– Жалеешь небось, что тебя не взяли в лифтеры? – ухмыляется Иззи.
Порой меня раздражает неуемная страсть Иззи высмеивать мужчин. Ну что ей сделал этот парень? Слава богу, она как раз гоняет во рту кубик льда, и слова выходят неразборчиво. Я пихаю ее ногой и поспешно увожу разговор в сторону – начинаю расспрашивать бармена о концертах знаменитостей.
– Да, наш Хрустальный зал не раз видел Фрэнка Синатру! Правда, когда Синатра пел с группой, то предпочитал выступать в отеле «Сэндз».
– Вот куда я хочу! – с энтузиазмом восклицаю я.
– Не выйдет, милочка, – вздыхает бармен. – Его снесли. На его месте теперь стоит «Венеция».
– Святотатство! – восклицаю я.
– И с номером Багси Сигела во «Фламинго» такая же история. И следа не осталось.
Я уже готова зарыдать над таким пренебрежением к славной истории Лас-Вегаса, как вдруг на горизонте появляется трио застегнутых на все пуговицы – простите за грубое слово, иного подобрать не могу – слизняков. Улыбка Иззи подсказывает мне, что они явились по нашу душу.
– Знакомься, это Митчелл, – мурлыкает Иззи, взглядом давая понять: «Он мой!» – А это его друзья.
И подмигивает, мол, «действуй».
– А я Джейми! – представляюсь я, не зная, кому пожимать руку – носачу с остекленелым взглядом или усачу с внешностью и манерами Остина Пауэрса (чем он явно гордится).
Они, кажется, разочарованы не меньше моего. Еще бы: ожидали увидеть Иззи номер два, а что получили? Черные стриженые вихры и никакого декольте, такой стиль им явно не по вкусу: они подталкивают друг друга локтями и перешептываются. Заговорщики чертовы!
Не понимаю, в чем дело. Я ведь и не хочу им нравиться! Да и сами они мне совершенно не нравятся. Почему же я чувствую себя так, словно осталась без подарка на детском утреннике? Да что там – гораздо, гораздо хуже!
Мы проходим ближе к сцене и садимся за столик со свечой. Я молча молю богов поскорее поднять занавес, а сзади слышится сиплый шепот Носача:
– Эх, сменять бы ее вон на ту официанточку!
Нет-нет, говорю я себе. Не надо. Две истерики за один вечер – это уже слишком.
Может, мне украсить себе бицепс модной символической татушкой, из тех, что означают «честность», «дружба» и тому подобное? Только моя будет означать «уродливая подруга».
