Из Нью-Йорка прилетят Доналд и Айвэна Трамп, из Гонконга – сэр Ран-Ран Шоу с сыном. Приглашены Гор Видал и Эсте Лаудер. Этот перечень читался как календарь высшего света, список бестселлеров или выдержка из журнала «Ю-Эс-Эй тудей». Александра старалась пригласить тех, с кем Чарлзу и Диане будет интересно познакомиться.
После того как к списку добавили еще шестерых, в нем оказалось шестьсот пятьдесят человек.
– Все, – заявила Долли, – с этим покончено. Надо приберечь несколько приглашений на крайний случай. Надеюсь, неожиданностей не произойдет. Обиженным будем говорить, что их приглашения затерялись на почте. Господи, а как же пресса! Боже упаси забыть какую-нибудь газетную сплетницу. А телеведущих будем звать? Джонни Карсона, Барбару Уолтерс? Ты ведь знаешь, Барбара и Мэри-Ли, как всегда, на ножах. Что делать, Александра?
Обсуждение заняло сорок минут. Повесив трубку, Александра подумала, что в оставшиеся до банкета дни она чаще будет видеть Долли, чем собственного мужа.
Она обвела взглядом знакомые фотографии в рамках на маленьком приставном столике. Вот она в детстве рядом с отцом в Хайаннисе. Вот они с Ричардом на его яхте «Лекси лэди» в тот год, когда он включил ее в команду и взял с собой в Австралию на «Кубок Америки».
Александру охватила грусть. Когда их отношения дали трещину? Она не смогла бы назвать день или месяц, но чувствовала, что это так. Если Ричард и обнимал ее, то словно по обязанности; если изредка называл ее ласковыми именами, то скорее по старой привычке.
Рядом с этой фотографией примостился маленький любительский снимок: четыре юные девушки на фоне выщербленной и замшелой каменной стены, простоявшей не один век.
Александра пристально вглядывалась в свое изображение. Светловолосая девочка в середине – это она в семнадцать лет. Неужели она была такой долговязой и угловатой? Детские глаза бесстрашно смотрели в объектив. Разве могла она представить, что ей суждено пережить?
Они сфотографировались, припоминала Александра, в тот день, когда ее, Джетту и Мэри-Ли директриса в наказание отправила копать грядки в школьном саду. Диана прибежала позднее, чтобы их приободрить. Они остались подругами, несмотря ни на что.
Александра протянула руку и дотронулась до старой фотографии, будто это легкое прикосновение могло перенести ее на одиннадцать лет назад, к событиям страшной ночи, к словам тайной клятвы...
Эдвина Слоун, директор частной школы «Уэст-Хис» в графстве Кент, слышала за окном своего кабинета крики и визг, доносившиеся со спортивной площадки, где воспитанницы играли в лакросс. Вместе с этим гомоном в открытое окно врывался запах молодой зелени и апрельской свежести. Она знала по опыту, что в это время года за девочками нужен глаз да глаз.
Эдвина со вздохом подняла голову от письма, которое писала одной из бывших выпускниц. Из стен этой школы вышло немало выдающихся женщин. Самой знаменитой среди них считалась Мэй, принцесса Тэкская, которая впоследствии стала принцессой Уэльской, а затем взошла на трон как королева Мария.
Сейчас перед директорским взором предстали три юные американки. Им уже исполнилось семнадцать лет, и школьные платья, рассчитанные на плоские детские фигуры, сидели на них нелепо. Длинные ноги, обтянутые черными чулками, делали их похожими на тройку голенастых лошадок.
На их лицах застыло угрюмое, сконфуженное выражение, как и у всех, кого вызывали в этот кабинет за провинность.
– Мне стало известно, что вы сыграли грубую шутку над мисс Догвуд, – начала Эдвина строгим голосом, выработанным для подобных случаев.
– Да, мэм, – ответили они в один голос.
– Вы... даже затрудняюсь произнести... собрали естественные выделения собаки, упаковали в подарочную бумагу и положили на кровать своей учительнице.
– Да, мэм, – снова сказали девочки хором.
Одно слово: американки. Их приняли в школу только потому, что Эдвина задумала эксперимент. Ей представлялось, что контакты с ровесницами из Америки помогут преодолеть некоторую островную британскую застенчивость, свойственную ее воспитанницам, многие из которых принадлежали к ста пятидесяти лучшим фамилиям Англии, перечисленным в династическом справочнике.
Эксперимент получился не вполне удачным. Эти три американки оказались такими... вызывающе заметными. Они выделялись среди неискушенных британских сверстниц, как буйные маки среди нежных фиалок.
При этом все воспитанницы в них души не чаяли. Они могли часами слушать их россказни об американских рок-звездах и перенимали бранные словечки, которые почти никогда прежде не оскверняли стен школы «Уэст-Хис». Все трое американок сорили деньгами. Они бросали на ветер такие суммы, которые и не снились другим девочкам, в чьих жилах текла голубая кровь, но в семейных копилках зачастую было пусто. На имя каждой из трех приходило невообразимое количество «гостинцев», то есть посылок с лакомствами, якобы отправленных родителями из Америки, но на самом деле заказанных в Лондоне по родительским кредитным карточкам.
Эдвина пристально посмотрела на Бриджетт, нервно теребившую черный локон; против ее непокорной гривы были бессильны предписанные правилами заколки и круглые резинки. Бриджетт – девочки звали ее Джетта – росла в Голливуде, как в цыганском таборе: дома ее то баловали сверх всякой меры, то напрочь забывали о ее существовании. Ее мать, Клаудия Мишо, происходила из актерской династии, прославившейся еще в эпоху немого кино.
Джетту более всего привлекали игра в лакросс, рок-музыка и всяческие проделки. Она сумела сдать только два ненавистных экзамена среднего уровня, от которых зависело ее будущее образование, но относилась к своим неудачам с веселой беспечностью.
Эдвина поджала губы. В чувственном облике ученицы она угадывала скрытую опасность. В семнадцать лет у Джетты были пышные женские формы и тоненькая талия. Даже нелепая юбка в складку не могла скрыть исходящие от нее токи чувственности.
Взгляд Эдвины переместился на Александру Уинтроп. Эта девушка тоже будет смущать покой молодых людей. Александра соответствовала британскому идеалу: на ее нежных щеках играл легкий румянец, а светлые, прямые волосы всегда блестели – и от природы, и от ежедневного мытья головы вопреки школьному распорядку.
Отец Александры, Джей Леонард Уинтроп, текстильный магнат из Бостона, гордился своим происхождением: его род дал Америке нескольких президентов, а далекие предки поставили свои подписи под Декларацией независимости.
Александру отличала музыкальная одаренность. Даже Эдвину не оставляли равнодушной чистые звуки, которые девочка извлекала из рояля. У нее был мягкий, чуть хрипловатый голос, и ее всегда зазывали на импровизированные вечеринки, устраиваемые в комнатах после ужина.
