— Да уж, мерзость ещё та… — Дмитрий Михайлович отбросил в сторону документы, которые они распечатали.
— О, смотри! А Фигаро-то наш развёлся с Северцевой ещё когда она в КПЗ находилась.
— Как это возможно?
— Возможно, если захотеть. Для таких как он вообще многое возможно. — ответил Эдуард, просматривая остальные бумаги. — А самое интересное узнать хочешь, Дим? — с видом торжествующей справедливости спросил друг.
— Ну? — Воронцов раскурил трубку. Он любил курить и исключительно трубку. Эта привычка, которая завелась совершенно случайно, придавала его виду ещё больше аристократичности. Когда мужчина нервничал, он вообще не выпускал трубки из рук. Вот и сейчас, узнавая одну горькую правду, за другой, адвокат совсем разволновался.
— Он женился неделю назад, на некой Илоне Зотовой.
— Чего-чего? — Дмитрий выхватил из рук майора бумаги и быстро глянув возмутился. — Но Маша уверенно заявляет, что он её вытащит! Значит она ничего не знает? То есть, девчонка там сидит, верит этому мерзавцу, а он женился?
— Получается, что так. — согласился Титов.
— Ты думаешь о том же, о чём и я?
— Конечно, Воронцов! Всё ясно как белый день. Его подстава, мужа! А она, дурочка, видно сильно любит его…
— И верит. Слушай, так может он её заставил так говорить? Знал, что её осудят, если она на процессе последним словом, поперёк адвокату, скажет, что виновна. А потом с него взятки гладки. «Извини, дорогая! Не получилось тебя вытащить. Сиди смирно, авось УДО дождёшься»? — предположил Воронцов.
— Слушай, а так и есть. Пазл сошёлся.
— Вот тварь… — внутри у адвоката всё клокотало. — Никогда никого не бил, а ему бы врезал и не церемонился…
— Так, спокойно! — попытался уравновесить порывы друга Эдуард. — Есть только один выход, чтобы открыть Маше глаза на её мужа и заставить изменить решение.
— Какой?
— Рассказать о том, что он женился.
— Ты с ума сошёл? Знаешь, я долго не мог понять, что её заставляет не падать духом, улыбаться, надеяться даже в СИЗО. Что за неведомая сила? Как будто стержень какой-то внутри, который не даёт сломаться, потухнуть огоньку в её глазах. И вот сейчас я понял-любовь. Любовь к этому подонку. Когда она говорила, что её вытащит любимый человек, это звучало как Бог! Понимаешь? А видел бы ты при этом её взгляд… Будто ангела увидела, не иначе. Я не смогу. Это её убьёт. — покачал головой Воронцов.
— Ты пойми, это единственный реальный способ её спасти! Если ты хочешь, конечно, ей помочь. А то она так и будет верить в смелого и сильного спасителя Тимура!
— Я то хочу, очень хочу… Необыкновенная эта девочка, не такая, как все.
— Опять я это слышу. Ты никак влюбился, брат? — с прищуром посмотрел на друга Титов.
— Да ну что ты, в самом деле! Просто очень хорошая девочка. Я её адвокат, хочу её защитить. И вообще влюбляться в подзащитных нельзя. Законом не положено. — усмехнулся Дмитрий.
— «Наука знает очень много гитик, одна любовь не знает ничего»… — процитировал в ответ майор. — Нет для любви никаких законов, мой друг, нет.
— Так ладно, ты лучше скажи, что думаешь, как поймать этого Фигаро? — перевёл тему Воронцов.
— Этот вопрос мучает наших оперов уже давно. Я думаю, время пришло и его надо взять, как говорится «на живца». Ждать пока наш Фигаро попытается сбыть слоников на чёрном рынке, можно, конечно, долго. Хотя и эту версию проработаем и поставим своих людей. Знать бы, где именно он обычно сбывает. А вот у меня есть более интересный способ. Знаком я с одним старичком… Антикваром. Он скупает всякую вот эту ерунду коллекционную. Можно через него попробовать. Надо ребятам сказать, пусть наш антиквар выйдет на Тимура. Если всё сделаем правильно, при продаже слонов его и повяжем. А ты у Маши попытайся узнать на каких рынках он обычно сбывает краденное. Если она вообще в курсе происходящего. — разложил всё по полочкам Эдуард.
— То есть ты возьмёшься?
— Да, это я беру на себя. А ты сделай то, что я тебе сказал. Скажи Северцевой правду. Обязательно! — настоятельно порекомендовал Титов, уходя.
На следующий день, Воронцов вновь отправился к подзащитной. Но как только она вошла в камеру, адвокат забыл, что хотел сказать. На лице и руках Маши были синяки, ссадины, царапины.
— Что с вами? — забеспокоился Дмитрий.
— Ничего страшного, с сокамерницами не сошлись во мнении… — произнесла девушка и присела на стул.
— Вас бьют? Вы говорили дежурному?
— Дежурный сам всё увидел и меня перевели в карцер на 7 суток. — она закашлялась.
— Вы простыли. — заметил Дмитрий Михайлович. Что-то у него внутри щёлкнуло, будто сердце защемило, когда он узнал как плохо Северцевой сейчас.
— В карцере не тропики. — грустно усмехнулась Мария. — Ну ничего, я справлюсь. Главное, что я знаю, что меня вытащат.
— Я обещаю, разберусь с тем, что происходит и добьюсь вашего перевода в одиночную камеру. — пообещал Воронцов. — А теперь, давайте поговорим о деле. Маш, а может можно, я к вам «на ты» буду обращаться? — внезапно спросил он. Девушка пожала плечами.
— Как вам удобно.
— Маш, скажи, ты знала, что твой муж вор? Если да, может знаешь каналы по которым он сбывает краденное?
— Дмитрий Михайлович, да, мой муж вор. И я его уже 4 года прикрываю, потому что безумно люблю! И ни за что не буду свидетельствовать против него, никогда! Я ничего вам не скажу! Пусть лучше я сяду в тюрьму, но он будет на воле! — Маша опять закашлялась.
— Надень что-нибудь потеплее потом, когда вернёшься в камеру. — посоветовал адвокат, видя, что девушка который раз приходит к нему беседовать в футболке.
— У меня нет тёплых вещей. — ответила Северцева.
— А что ж твой муж их не привёз и не передал тебе?
— Он занят. Можно я пойду?
— Иди. — Воронцов вздохнул. Тяжело спасать человека, который спасаться не хочет.
В тот же день он попал на приём к начальнице колонии и настоял на том, чтобы Северцевой отменили наказание в виде карцера и перевели в одиночную камеру для дальнейшего содержания.
А на следующий день, он передал ей посылку в которой были тёплый свитер, джинсы, перцовые пластыри и таблетки от кашля, разрешённые в СИЗО.
Ещё через день он вновь встретился с Титовым.
— Ну, как там твоя просто очень хорошая девочка? — с иронией спросил друг, придя на встречу.
— Эд, мне сейчас не до шуток.
— О… Воронцов! Последний раз тебе было не до шуток, когда Нонна Борисовна тебя охомутала своей мифической беременностью… — усмехнулся майор. — Ты, мне помнится, тогда сказал, что хоть ребёнок ещё не родился, ты его очень любишь.
— Титов, хоть я никогда и никого не бил, предполагаю, что рука у меня тяжёлая!
— Ладно, ладно! Всё. Не буду больше. Ты ей рассказал правду?
— Нет. Не смог я. Начал было издалека разговор об этом суженом, ряженном… Маша пресекла все попытки, сказав, что пусть лучше она сядет, но этот будет на свободе! — видно было, что Дмитрий злился, хоть он старался это не показывать. Спустя паузу он произнёс: — Понимаешь, она так искренне говорила об этом, что я просто не смог ничего сказать. Каково ей сейчас будет узнать, что человек, ради которого она готова отдать свободу, её предал?
— Воронцов… — протянул Эдуард. — Ну что мне с тобой делать? Самому пойти, что-ли, к ней и всё рассказать?
— Не вздумай! Ты это сделаешь так неосторожно, что ранишь её сильнее, чем возможно. Я сам скажу.
— Когда? Чем дольше ты молчишь, тем больше вероятность, что она сядет, Дима!
— Послезавтра. Я планировал снова к ней пойти, заодно узнаю как там дела, всё ли в порядке. В последний раз вот, обнаружил, что её избили сокамерницы, а дежурный за это ещё и в карцер поместил.
— Вот уроды, когда же они начнут разбираться в беспорядках, а не тупо брать как виновного первого, кто под руку попадётся… — посетовал Титов.
Через день, Воронцов вновь пришёл в СИЗО, однако, ему отказали во встрече с подзащитной. Он вновь оказался в стенах кабинета начальницы изолятора-Юрцевой Галины Кирилловны.
