это за него. Не смогу спокойно жить, пока эта тварь ходит по земле так, словно ничего не произошло, живет и, скорее всего, продолжает разрушать жизни других людей.
Отец приказал не лезть, и я не лез — до сегодняшнего дня. Не лез по одной простой причине: не знал, кто она — та мерзавка, из-за которой погибла моя мать.
Теперь знаю.
Осталось выяснить, кто она, как ее зовут, и разрушить ее жизнь так же, как она полгода назад разрушила наши. До основания.
***
Еще полгода назад
— Назар, — кричит отец в трубку надсадным голосом, — скорее поезжай домой! Скорее!
— Что случилось, пап? — недоумеваю я, вытирая пот со лба: вышел на пробежку, чтобы прочистить мозг после напряженной работы.
— Мама… мне кажется, она попала в аварию, — с тем же надрывом продолжает он, его голос дрожит. — Она выехала из дома на фитнес, мы говорили с ней по телефону и…
В первый момент мне кажется, будто это все — шутка. Глупая, неуместная. Отец вот-вот скажет, что он это не серьезно. Или я и вовсе возьму и проснусь.
Но нет, он все говорит и говорит:
— Я звоню, но она не отвечает. Назар, я слышал скрежет металла…
Дальше я уже ничего не воспринимаю. В один миг к лицу приливает кровь, пульс начинает стучать в висках, и я мчусь домой — за ключами от машины. Уже через несколько минут выезжаю в сторону дома родителей. Радуюсь, что живу в двадцати минутах езды от их дома.
Так, сначала в фитнес-центр, он все равно по пути.
Несколько раз набираю телефон матери, но безуспешно.
Нутро сковывает все разрастающимся страхом, и я успокаиваю себя как могу. Может, отцу показалось? Мало ли, что это мог быть за скрежет? Может, какой-нибудь тяжелый рок по радио? А телефон сел в самый неожиданный момент, она поставит его на зарядку и скоро перезвонит.
Вот приеду сейчас в ее фитнес-центр, а она уже там, и все хорошо.
Ну не могло с ней случиться что-то серьезное, не могло, и все тут!
Мать за рулем с восемнадцати лет и страстно любит машины и все, что с ними связано, и я не понимаю, что могло произойти — с ее-то отменной реакцией и навыками вождения. Более того, это она учила меня водить, — не отец.
Однако липкая мерзкая тревога все равно не отпускает.
Что, если все-таки авария?
Связно мыслить не получается, я лавирую между машинами на максимальной скорости, а в голове лишь одна мысль: только бы все было в порядке!
Через десять минут паркуюсь возле фитнес-центра и кручу головой в поисках зеленого кроссовера матери. Его нет.
Но это ведь еще ни о чем не говорит, верно?
Я влетаю в здание, подбегаю к ресепшен и произношу скороговоркой брюнетке в футболке с логотипом фитнес-центра:
— Исаева Ольга. Проверьте, тут она или нет?
— Молодой человек, мы не предоставляем…
— Это моя мать, и у меня есть основания полагать, что с ней что-то случилось. Быстрее, пожалуйста!
Брюнетка округляет глаза, однако склоняется над монитором.
Спустя полминуты, что кажутся мне бесконечностью, выдает:
— Нет, ее сегодня не было.
— Спасибо!
Я лечу обратно на стоянку, с силой хлопаю дверью и выруливаю на трассу.
Ладони потеют, а сердце стучит так сильно, как не стучало, пожалуй, еще никогда. И ухает вниз, когда я притормаживаю из-за пробки и вижу скорую с включенными мигалками и машину МЧС, которые стоят на обочине встречки. От них до меня метров пятьсот, и, как назло, автомобили впереди встают окончательно.
Я выкручиваю руль и съезжаю на обочину, включаю аварийку и выхожу.
Бегу вперед, молясь про себя всем богам, чтобы это была не мать.
Когда до места остается метров пятьдесят, резко застываю, будто врезаясь в стеклянную стену, потому что вижу в кювете ее зеленый кроссовер, лежащий на крыше. Помятый.
Мне не хватает воздуха, и я падаю на колени, мотая головой сквозь слезы. Вижу, как мужчины в форме поднимают носилки и несут их к скорой. А оттуда безжизненно свисает рука.
— Не-е-ет!
Я ору так громко, что птицы, которые сидят на проводах столбов электропередач, с шумом срываются с места.
Вскакиваю на ноги и бегу к скорой.
«Нет, нет, нет!» — продолжаю кричать про себя.
Меня останавливает сотрудник ДПС. Странно, я не заметил их машины.
— Туда нельзя, молодой человек.
— Там моя мать! Скажите, что с ней?
Вижу сочувствие в его глазах. Зачем он мне сочувствует? Сочувствуют тогда, когда…
Я пячусь и трясу головой.
— Она?.. она… она же не?..
— Она жива, но в очень тяжелом состоянии, ее повезут в первую городскую больницу, можете поехать за каретой скорой помощи.
Жива! Господи, она жива!
— А с ней? Можно мне с ней?
Сотрудник ДПС поджимает губы и качает головой.
И я мчусь к своей машине так быстро, как только могу.
Не помню, как заполняю нужные бумаги. Не помню, что отвечаю врачам, которые задают мне какие-то вопросы.
Ничего не помню.
Помню только, как сижу на скамейке, смотрю в одну точку и покачиваюсь из стороны в сторону. Как встаю, хожу взад-вперед и снова сажусь.
Должно быть, я сижу очень, очень долго, потому что вскоре в коридоре показывается отец. Бледный как смерть. Раз он успел вернуться из столицы, значит, оперируют уже много часов.
Господи, почему так долго?
Отец протягивает мне стаканчик кофе, но я ставлю его рядом с собой. Не хочу. Ничего не хочу. Только бы мать жила.
— Это я во всем виноват. Я. Если бы не я… — бормочет отец полным горечи голосом. — Я себе не прощу, если с ней что-то случится. Не прощу.
— Что значит ты виноват? Тебя даже в городе не было!
А
