— Дети, ну вы чего там застряли? — разносится по коридору папин голос, приближая шаги.
Вова реагирует мгновенно, кладет руки мне на талию, разворачивает к двери спиной. И губами впивается в губы.
Теперь мурашки расползаются вполне оправданно.
Глава 4
Ида
Сначала я чувствую только дискомфорт.
Жарко, тесно, весь воздух заменил терпкий запах эвкалипта, а мое личное пространство грубо скомкали и подожгли. В глаза лезет белобрысая челка, щеку жжет чужим дыханием.
Но потом из этого хаоса, непонимания и неудобства рождается что‑то новое. Формируется на губах мягким давлением, переходит на кончики пальцев ног щекочущим покалыванием. Звуки, которые так встревожили меня секунду назад, растворяются в грохоте собственного пульса. Глаза закрываются, следуя инстинкту, руки находят опору — надежные мужские плечи. Я привстаю на мысочки, чтобы немного унять странное покалывание в ногах, и чувствую, как руки на талии тяжелеют, сжимая меня сильнее.
Электрические импульсы, со скоростью распространения солнечных лучей, пробегают по коже, оставляя ковер из мурашек и влагу на затылке. Шум в ушах заменяет лирическую мелодию, которую пытается выстучать мое сердце на рёбрах. И я делаю самую большую глупость на приоткрываю губы, желая углубить начавший в моем теле апокалипсис поцелуй, чтобы уже в следующее мгновение быть жёстко спущенной на землю.
Вова отрывает меня от себя и фиксирует на расстоянии вытянутых рук. А руки у него длинные. Как Финский залив между моими фантазиями и реальностью.
— Ушел, расслабься, — смотрит поверх моей макушки на дверь позади.
Мозг настолько отчаянно пытается выбраться из заложников эмоционального хаоса, что категорически отказывается понимать, кто ушел и как это «расслабься». Стою, оглушенная произошедшим, вглядываюсь в собранное лицо напротив и никак не соберу себя из кусочков того, кем была «до» и кто я минуту спустя. Или прошла только пара секунд?
Делаю глубокий вдох, кислород, наконец, достигает мозга, и события выстраиваются в линеечку.
Папа. Точно. Напротив — актер, которого я наняла. А я — дурочка, позволившая себе лишнего. Чуть не позволившая.
— Больше так не делай, — сбрасываю руки моего ненастоящего парня с плеч и делаю ещё один шаг назад, увеличивая расстояние. Надуваю щеки, хмурюсь.
Сержусь на него, на себя, на ситуацию в целом, где меня явно обдурили.
— Раньше никто не жаловался, — нагло ухмыляется псевдо‑бойфренд, зачесывая длинную челку назад.
Отличное напоминание, что все это не по‑настоящему.
— Ты ко всем присасываешься насильно? — я картинно вытираю рот, показывая, насколько мне все это не понравилось.
Да, тактика первоклашек «притвориться, что дёрганье косичек мне не нравится» в действии. Но как ещё спасти свое достоинство?
— Экспромт работает лучше, чем запланированное действие, — пожимает плечами нахал. — Проверено.
— Это было лишнее, — все ещё негодую я. Может даже слишком. Насколько жалко это выглядит со стороны?
— Напомню, что твой отец подловил меня на чертовых мышах, а теперь у него никаких сомнений.
Ну да, засвидетельствовал, так сказать, глубину наших чувств.
— И во сколько мне обойдется эта доп услуга? — не удерживаюсь от укола.
Взгляд парня становится острее, но на лице расцветает самая лёгкая из улыбочек в его арсенале.
— За счёт заведения, — привычным уже жестом щелкает меня по носу, хотя и без привычного комментирования, и, огибая меня, направляется к двери. — Кстати, с языком обошлось бы не дёшево.
Козел.
Пунцовая возвращаюсь на кухню следом за Вовой. Конечно, он понял, что я растеклась лужицей от его «экспромта». И что хотела большего. Явно пытался сгладить ситуацию, чтобы я не чувствовала себя последней идиоткой, но своим отвратительным намеком на наши товарно‑денежные отношения я все испортила. Ещё б деньги в трусы ему запихивать стала — вообще можно из города мотать.
Стыдоба.
Вот это у меня недосекс. Правильно Ангелинка говорит: женщина в долгом простое хуже не стерилизованной кошки в сезон. Всплеск гормонов, неконтролируемая агрессия, мерещатся всякие Курты Кобейны и их взаимные поцелуи.
— О, наконец‑то, — радостно хлопает себя по коленям папа, как только мы неловкой процессией входим на кухню. Я неловко, Вова — максимально непринужденно.
Профи, что тут скажешь. А мои щеки до сих пор горят, даже взглянуть на него — выше моих сил.
— Ну что, по стопарику за знакомство? Зин, доставай рюмки.
Лихой жест рукой вызывает привычную улыбку. Папа обожает проводить дегустации своих напитков. Интересно, что в арсенале сегодня? С тех пор, как любимый и единственный зять подарил ему самогонный аппарат, все жители деревни стали невольными подопытными. Сам папа не особый любитель опустошать бутылку, это так, скорее хобби для измученной полевыми работами души. Но, как и всё, за что он берется — делает с размахом.
— Володь, садись, садись, — зазывает поближе к себе отец, откупоривая литрушечку. — Ты же будешь?
— Вова, пап, — поправляю я, звеня рюмками.
— Да ничего, можно и Володя, — бодро соглашается мой псевдо‑бойфренд. — Я буду! — с энтузиазмом соглашается Вова, за что удостаивается цепким маминым взглядом, которая подозрительно притихла.
Тут заведомо проигрышная ситуация: чересчур радостно отреагируешь — алкоголик, откажешься пить — не уважил.
— Своя, — нежно гладит бутылку перед собой папа. — Понюхай, понюхай! На чем настаивал, как думаешь?
— Пап, давай без твоих ребусов, — прошу я, садясь напротив, окунаю пакетик чая в кипяток.
Но Вову уже не спасти. Ему протягивают полную рюмку, и с глазами пятилетнего мальчишки, получившего на день рождения радиоуправляемый вертолет, наблюдают, как он принюхивается, а потом опрокидывает всё залпом.
— Сто…й — не успеваю я предупредить, что там не сорокоградусная водичка и к такому пищевод надо подготовить.
Вова закрывает глаза, втягивает воздух на полную ширину лёгких и отчаянно выдыхает, мужественно не произнося ни звука. Не хватает только занюхать рукавом для полноты картины. Я тут же хватаю со стола сало и пихаю ему в рот. Давай, давай, жуй, не надо на меня таращиться! Сейчас полегчает.
Реанимированный пациент с красными глазами, полными растерянности и ужаса, смотрит на меня, дожевывая копчёный свиной бочок и покашливая между
