Сегодня вся компания пребывает в полуспящем режиме. Танцы не устраивают. Но и расходиться не торопятся.
– Кому это вообще интересно? – улавливаю необычайно рассудительный тон Тохи. – Делиться друг с другом, кому, когда первый раз дали? Фуфляк же.
– Для тебя, может, и фуфляк, а мне интересно, – парирует Протасова. – Я в одном научном проекте участвую и…
– Участвуй без нас, – снова затыкает ее Шатохин.
– Ты перестанешь за всех расписываться? – психует Вика.
– Нет, не перестану, – изрекает тот самодовольно. – И да, встречный вопрос тебе, фрог [2]. Тебя саму во сколько вскрыли? Чего молчишь, очами хлопаешь? Неохота перед всеми трусы снимать? То-то же.
Я нервно ерзаю на стуле и зачем-то смотрю на Чарушина. Изначально просто удивляюсь, что он не вступается за Вику. Но, стоит нам встретиться взглядами, тотчас о ней забываю.
По телу разлетается дрожь. Очень трудно это скрыть. Кажется, что визуально заметно, даже без каких-либо особых передергиваний. Каждый сантиметр кожи в пупырышках. Как выясняется, мурашки бывают разных размеров. И мои сейчас – самого крупного калибра. На контрасте с темной тканью платья капитально выделяются. Особенно в районе декольте. Наверное, потому что там очень нежная кожа.
Я снова таращусь на блестящую поверхность стола. И надеюсь, что Чарушин тоже переключил внимание на что-то другое.
– Тоха, ты такой мудак, – шипит Протасова.
– Какой? – хмыкает тот.
– Законченный!
– Вот и порешали, – выдает невозмутимо Шатохин и поднимается. – Дамы? – подает своим присоскам руки и галантно помогает выйти из-за стола. В очередной раз не могу сдержать своего изумления, пока все остальные наблюдают за этим, как за чем-то обыденным. – Я бы позвал тебя с нами, Лизун, – с ухмылкой перехватывает он мой взгляд. – Но кое-кто мне за это башку оторвет.
– Маньяк, – бормочет Вика, пока я оторопело пялюсь.
– А вот тебя нет, Протасова. Не позвал бы, – ржет Тоха. – Ты и без вето интерес не вызываешь.
– Пошел ты!
– Пошел.
После ухода Шатохина ненадолго повисает тишина.
– Ну, что обсудим дальше? – спрашивает Фильфиневич полушутливым тоном. – Ориентацию, веру, сексвыносливость, степень влюбчивости?
– Сексвыносливость? – морщится Сашка.
– Степень влюбчивости? – одновременно с ним переспрашивает Соня. – Разве бывают какие-то степени?
– Естественно, – заверяет ее Филя. – Кто-то каждый день и в первую встречную, а кто-то раз – и не вырвешь, блядь.
И снова мы с Артемом, будто примагничиваемся взглядами. Сейчас это столкновение подобно удару. Хлопок, и рассыпаемся искрами. Вся нервная система вспыхивает. После успешного возгорания начинает пульсировать и орать сиренами.
Мои глаза переполняются влагой, а Чарушин вдруг ухмыляется.
– Кончайте про яды, – выдает так легко. – Лучше уж про сексвыносливость.
– Тохи нет, – ржет Сашка. – Некому хвастаться и мировые рекорды бить.
– Точно. Наш чемпион. Гордость нации, – продолжает Артем и тоже смеется.
«Кончайте про яды…»
Я так напряжена, что кажется, достигнут какой-то критический предел. Чудом достойно все это выдерживаю.
Однако… Финал вечера меня размазывает.
– Что?! Просишь, чтобы я ночевала с Чарушиным? – ошеломленно смотрю на оттеснившую меня к дому сестру. – Сонь, ты в своем уме?
Музыка все еще взбивает воздух басами. Но пульс в моих висках бомбит гораздо агрессивнее. Сердце отчаянно трещит по швам. В страхе, что разлетится, как полгода назад, опасливо притормаживаю дыхание.
– Мы с Сашей хотим остаться вдвоем, а свободных комнат нет… – тараторит Соня, но на эмоциях ее голос срывается. – Ну, пожалуйста, Лиз! Все что угодно для тебя сделаю! Чара согласился уступить нам свою спальню, а ты выделываешься. Ну, что тебе стоит? Это ведь не кто-то чужой. Чарушин нормальный. Тебя не обидит. Кровать большая, одеяла – два. Вы и не заметите друг друга!
Я всю эту кипу текста мимо своего сознания пропускаю. Цепляюсь за одну-единственную фразу.
– Он согласился? – переспрашиваю задушенно, еле слышно.
Пока ищу Артема глазами, мои внутренности, словно по команде, сбегаются в самый центр груди и сжимаются там в одурело-пульсирующий комок. Жду, когда его разнесет на куски. Это ведь неизбежно. Конечно же, неизбежно. Едва наши с Чарушиным глаза встречаются, происходит этот разрыв.
Задыхаюсь и внезапно начинаю злиться.
– Так он согласился? – повышаю голос.
Какого черта все опять от меня чего-то хотят? Чего добивается Чарушин? Почему не идет спать со своей Протасовой? Снова смотрю на него и пытаюсь понять: либо ему настолько плевать на мое присутствие, либо… Чувства остались?
Гнев сходит так же резко, как появился. Сдуваюсь, как шарик.
– Да, Артем согласился, – заверяет сестра. – Сказал, не проблема.
Хмыкаю и усмехаюсь.
– Ясно, – выдыхаю слегка потеряно. – Для него не проблема, я же… Сонь, я с ним и наедине остаться боюсь… Не то что в одну кровать лечь… Вчера хотела поговорить, даже в темноте слова из себя не выдавила! Извини, конечно… Я пас. Не могу.
Соня хмурится.
– А что вчера было? Ты же говорила, что все в прошлом?
– И что? Сколько можно мне эти слова вспоминать?!
– Ладно, ладно… Не нервничай. Не буду. Я просто не понимаю… – замолкает неожиданно. Словно в мозгу у нее что-то щелкает… Знаю эту фишку. – Ну, хорошо. Хорошо, Лиз. Скажу ему, что ты против.
– Кому скажешь?
– Артему, кому еще?
Махнув рукой, отходит. В последний момент ловлю ее ладонь.
– Подожди…
8
Сейчас же отпусти…
© Лиза Богданова
Кому и что я пытаюсь доказать?
Сама не понимаю… Просто представила, как Соня говорит Чарушину, будто я против переночевать с ним в одной комнате, и в душе ярый протест поднялся. Никоим образом не желаю задеть его чувства. Оскорбить как-то, обидеть, причинить боль… Хватит того, что было в прошлом.
За одну ночь, безусловно, ничего ужасного со мной не случится. Переживу. Все же, как выясняется, Артем Чарушин – единственный человек во всей вселенной, ради которого я готова терпеть душевный дискомфорт. Даже ради Соньки не сработало ведь. Если бы просьба включала кого-то другого, не Чарушина, у моего отказа не возникло бы отката.
Пробежавшись взглядом по расстеленной кровати, на которой пару минут назад сменила белье, убеждаюсь, что все выглядит вполне прилично.
Два одеяла. Два.
Тело безотчетно заливает жаром.
Рвано вздыхаю и спешу отрегулировать кондиционер. Скручиваю температуру на самый минимум. Откладываю пульт и снова замираю без дела.
В чем мне лечь? Майка и шортики – этого достаточно? Другой пижамы у меня нет. Но есть обычные тренировочные лосины. Может, лучше в них? Нет, ну что теперь париться всю ночь? К тому же они такие плотные, что за ночь весь кровоток мне пережмет.
В душе безуспешно пытаясь расслабиться под тугими струями теплой воды, продолжаю ломать голову над формой одежды для сна.
Я в любом случае буду укутана в одеяло. Раскрытой не сплю, даже если в комнате жарко. Да и Чарушин, конечно же, не станет приставать. Если бы хотел, за прошедшие три дня проявил бы какую-то инициативу. До этой вынужденной совместной ночевки. Я ведь помню, каким настойчивым он бывает, когда заинтересован. Сейчас ничего такого и близко нет.
Разочарование по этому поводу, безусловно, вспыхивает и прорывается. Но я стараюсь спокойно к подобным чувствам относиться. Да, я все еще люблю его. Естественно, что на эмоциональном фоне желаю возобновления отношений. В этом нет ничего постыдного. Главное, что я понимаю, почему это невозможно.
Вытираюсь дольше, чем требуется. Даю себе еще время. И, в итоге, надеваю-таки пижаму. Избегая зеркал, выскакиваю из ванной.
По комнате уже крадусь. Осознаю, что Чарушин может появиться в любой момент. К счастью, успеваю погасить весь свет и нырнуть под одеяло. Скручиваюсь на самом краю кровати и замираю. Пытаюсь отрегулировать дыхание. Но учащающееся сердцебиение управляет этим процессом виртуознее меня.