сюда и приходила.
И платила за эту элитную квартиру.
Та, что не хотела называть его по имени.
Она же привозила дорогое шампанское, что сама пила, закуску, что предпочитала к напитку, и смазку, что считала лучшей.
А натрахавшись до изнеможения, наскакавшись на его члене, как на хорошем тренажёре до седьмого пота, уходила к мужу, оставляя на простынях запах своих духов, влагалища и проклятой смазки. На бокале — помаду. И в ванне — волосы.
Он сгребал простыни и толкал в стиральную машину, едва за ней закрывалась дверь. Мыл ванну, пылесосил, остервенело тёр стекло, на котором оставались отпечатки её ладоней. Сам. Хотя она оплачивала уборщицу.
Он никогда не боялся грязной работы. Ему с десяти лет приходилось всё делать самому. Готовить, стирать, убирать, ходить в магазин, а ещё следить за безответственной недееспособной матерью, чтобы она вовремя принимала таблетки, когда не пьёт. И не захлебнулась рвотой, когда пьёт. Матерью, убитой горем после смерти отца.
Ему убиваться было некогда.
Приняв душ, остервенело соскоблив с себя запах чужой женщины жёсткой мочалкой и почистив зубы, он вытягивался на свежем постельном белье. Закрывал глаза и думал о той, что одна была в его мыслях и днём и ночью. И одна — в сердце.
Но сегодня до этого было ещё далеко.
Отстояв первый раунд, он налил шампанского.
— Что на счёт денег?
— Ах-м! — дёрнулась Рита, едва не облившись. — Не напоминай!
Он приподнял одну бровь и пожал плечами:
— Как скажешь.
Завалился ничком на кровать за её спиной.
— Надо подождать, — обернулась она. Без имён обходиться было трудно, но она выкрутилась, придумав ему эту детсадовскую кличку. — Малыш, ты же знаешь, у меня нет таких денег. Я попросила у мужа. Но ему надо подумать.
— Подумать? Над такой смешной для Прегера суммой? — усмехнулся Он, так и лёжа на животе и щекой на подушке. — Ну, нет, так нет. В конце концов, ты сама спросила на каких условиях я бы отказался. И я честно сказал сколько мне предложили за эту работу. Для меня это деньги. Я озвучил тебе сумму, но не настаиваю.
— Знаю, знаю, что сама спросила, — Рита встала с кресла, и спустя пару секунд кровать прогнулась и заскрипела под её коленями. Женщина оседлала его ноги, так и держа в руках бокал, игриво поцеловала задницу. Рыча, прикусила, вонзив в неё зубки, а потом лизнула, словно зализывая рану. И разогнулась: — Доверься мне, я уже попросила твой миллион у мужа. Он мне не откажет.
— Мой? — развернулся Он. Подтянул её выше, на член, и забрал бокал.
— Ну не сердись, малыш, — нагнулась она, чтобы поцеловать его в губы. Но Он отвернулся. — Просто нужно время.
— К сожалению, у меня его нет, я должен дать ответ: да или нет. И знаешь, я думаю, будет даже лучше, если я соглашусь и на время улечу. Скоро твой муж начнёт подозревать, если уже не подозревает. Лучше мне сейчас исчезнуть и не создавать тебе проблем…
— Пока я сплю с ним — никаких проблем не будет, — уверенно перебила она. — Но если начну избегать секса, как ты просишь, то да, они возникнут.
— Разведись! — он резко сел, подхватив её за задницу. — И тебе не придётся с ним трахаться совсем. Подай на развод и полетели со мной. Чудно проведём две недели. Не будем вылезать из постели совсем.
Она засмеялась:
— Ты не знаешь, чего просишь, малыш. И что мы будем делать потом? Когда твой миллион закончится, а мне придётся уволиться, чтобы избежать скандала? Жить на зарплату научного сотрудника? Денег мне при разводе не достанется. А те, что есть, очень быстро закончатся — я привыкла жить красиво, прости.
— Я найду другую работу. Да и ты, если захочешь. Специалистов твоего уровня мало, тебя возьмут преподавать где угодно, в любой стране мира и куда за большие деньги, чем сейчас.
— Малыш, — обняла она его за шею, заглядывая в глаза. — Разве нам плохо так, когда мой муж за всё платит?
— Но это же не может продолжаться вечно.
— Ничто не вечно, — потёрлась она о послушно набухающий член.
— Да. Но однажды ты тоже думала, что это будет разовая интрижка. Когда я трахал тебя в туалете террасы во время научной конференции. А теперь ты приезжаешь каждую неделю…
— Замолчи! — закатила она глаза, входя во вкус. — Мне просто не нравится твоя работа и всё! Не хочу, чтобы ты на неё соглашался. Не хочу, чтобы зарабатывал так. Будет у тебя миллион!
Её движения стали энергичнее, увереннее.
И он достал из-под подушки тюбик смазки…
— Рита! Детка, ты заснула? — усмехнулся Платон. — Во время секса?
Не открывая глаз, она кинула в него подушкой.
— Не видишь женщине хорошо. Не ломай кайф!
Он поднялся с ковра, на котором стоял на коленях между её ног. Сексом это, конечно, назвать было трудно, скорее отработкой долга. Но он честно, превозмогая брезгливость и отвращение, что теперь вызывали её отбеленные в салоне и отполированные чужим членом дырки, довёл её до оргазма. После него она и пребывала в лёгкой прострации, над которой Платон пошутил.
— Женщина, я пойду ещё поработаю.
— Нет, Тош, — захныкала она. — Я только разогрелась. Я хочу ещё. Нет!
— Да. Надо, — сказал он тоном, не терпящим возражений.
Ненасытная сука!
Коснулся её щеки:
— Спи!
— Ты подумал над моей просьбой? — сказала она якобы полусонно.
— Дать тебе миллион на раскрутку книги? — на всякий случай уточнил он. — Разве ты её уже дописала?
— Тош, — открыла она один глаз. — Она про Иисуса Христа, там без неожиданностей. Но маркетолог сказал начинать рекламную компанию заранее, чтобы читатели ждали выхода.
— Твои студенты и так её купят все до одного. Со страха, из лести, как учебник.
Она посмотрела укоризненно.
— Я же тебе сказала, что хочу снять красивый чувственный ролик? На пару минут, с талантливыми актёрами, хорошим режиссёром?
— Тогда тебе нужен миллион долларов, а не миллион рублей, — усмехнулся Платон. — Уверена, что твоя книга его окупит?
— Ты злой, — обиженно надулась она. — Но надо же с чего-то начинать.
— Начти с того, чтобы сдать готовую книгу редактору.
— Ну, То-о-ш, — захныкала она.
— Ладно, я ещё подумаю.
— Хорошо думай! Правильно! Люблю тебя, поросёночек, — она развернулась довольная, подтягивая к себе подушку.
— И я тебя, свинка моя, — улыбнулся Платон.
Натянутая улыбка медленно сползла с его лица, когда он отвернулся.
Зубы стиснулись сами.
Сколько же страданий ему доставлял этот её «поросёночек».
С детства круглоголовый, крепко сбитый, Платон знал, что не красавец. Не сказать,
