детских рук. И ты была с Никой в тот день, не отпирайся, — Евгений Александрович остановил машину, и кивнул мне: — Выходи.
Трясусь, как осиновый лист на ветру от паники… если Влад думает, что я убийца, то мне конец. Может, это и правда он устроил взрыв дома?
Сердце разрывается от мыслей, что он смерти мне желал. И все равно хочется оправдать его, ведь не знал Влад, что я с работы сбегу.
Или знал? Может, тот разговор специально для моих ушей был? Чтобы я услышала, и понеслась домой?
— Выходи, Вера! — недовольно повторил мужчина, впервые меня по имени назвав, и я подчиняюсь.
Я вся в своих мыслях — темных и горьких. Выхожу из машины, и сразу вижу его.
Влада, ждущего свой подарок — меня.
Шаг назад — не спасение, шаг вперед — пропасть.
Он стоит недвижимо, прожигает взглядом, и время будто остановилось в этом мгновении длинною в вечность. Лишь дым от сигареты, зажатой в нервных пальцах Влада говорит о том, что идет оно, это проклятое время. Движется по законам природы вперед, приближая меня к точке невозврата.
Я задыхаюсь, а Влад к губам сигарету подносит. Курить начал? Раньше не курил.
— Разбирайся с ней сам, что хочешь делай, но в себя приди, — раздалось за моей спиной хлесткое, а через миг дверь автомобиля захлопнулась, отрезая последнюю надежду на спасение.
— Вера…
Сердце оборвалось при звуке его голоса, сердце снова трещинами расходится, грозя рассыпаться осколками, которые я с таким трудом собирала.
Сука-любовь, она хуже дурной привычки, насмерть прикипела ко мне — с мясом не выдрать.
— Даже не поздороваешься? В прошлый раз ты была более общительной, — Влад щелчком пальцев отправил окурок в урну, и кивнул мне, не отрывая от меня своего всегда пугавшего взгляда. — Идем.
— Да пошел ты! Пошел ты к черту, Влад, никуда я не пойду. Я… я домой….
— Пойдешь как миленькая, дорогая моя. Зря ты эту игру затеяла, Вера, — он сделал шаг мне навстречу. — Что за дебильную мелодраму ты устроила? К чему это притворство?
Шарахаюсь от приближающегося Влада в сторону, почти на дорогу выскакиваю. Мне дико страшно, я больше всего на свете мечтаю, чтобы наша встреча дурным сном оказалась.
Я не хочу, чтобы мне снова было больно, а боль — единственное, что умеет причинять Влад.
— Идем, хватит вести себя, как маленькая! Ничего я тебе не сделаю, — он кивнул на светящуюся неоном вывеску, и я узнала дорогой отель в центре.
А затем со вздохом шагнула ко входу, он все равно не отпустит.
Забавно, но и в этот раз я оказалась без паспорта в отеле с Владом, да у меня его даже и не спросили. На ресепшн вообще сделали вид, что меня нет. К лифту мы шли в тишине, людей почти нет, лишь в холле играла тихая мелодия, вплетавщаяся в эту тишину тонкой паутиной.
А в лифте Влад неожиданно схватил меня — резко, больно, обхватил рукой талию. К своему телу прижал, и спиной в кабинку впечатал, чертов псих.
— Поверить не могу, что ты жива, — прошептал как безумный, опаляя горячим дыханием, да и сердце его бьется также — того и гляди выскочит. Или это мое сердце? — Как же так, Вера? Объясни мне!
— Разочарован, что жива осталась? — губы еле шевелятся от его темной близости, знакомый запах наполнил легкие, и я прикусила щеку изнутри.
Чтобы не уткнуться Владу в шею, как раньше бывало, и не разрыдаться. Хватит с меня унижений!
Он не ответил. Вместо этого обхватил мою шею ладонью, а я, вместо того чтобы испугаться, что это конец, наслаждалась каждой миллисекундой этой болезненной ласки. Ненормальная, ничем не лучше этого психа.
— Удивлен, Вера. Удивлен, что на мамочкины похороны не явилась. Ты ведь так ее любила, — в голосе хрипотца, в тоне издевка, пальцами Влад приподнял мой подбородок, заставляя в глаза смотреть. В эти чертовы глаза, в которые смотреть больно так, что все кровоточит внутри. — А ты разочарована, что я жив остался, а не сдох под колесами машины? Ну же, милая, скажи правду.
— Да, — выплюнула ему в лицо откровенную ложь.
И лифт открылся.
— Идем, — он отстранился, во взгляде та же одержимость, от которой я млела раньше.
Дурочка.
Он не любовью ко мне одержим был, а мстил все это время. А я — то думала, что от застарелой нелюбви затеял эту игру на мое уничтожение, за детские обиды свои. А он за Веронику мстил, подумал, что я убила ее — шестилетняя девочка убила! Задушила! Я ведь спасти ее пыталась, откачать, отсюда и следы моих рук на ее шее.
А может, я и правда виновата, и Ника мстила мне все эти годы с того света.
— Итак, Вера, я могу узнать, какого хера происходит? Ты пропала, а объявившись захотела свести меня с ума. Зачем? — Влад пропустил меня в номер, зашел следом, прижимая ладони к вискам, и направился к мини-бару. — Ты ведь должна понимать, что такие игры тебе не по зубам, слишком ты для этого…
— Глупая?
— Неискушенная. Итак, зачем?
Злость впилась в меня клыками. Ярость ослепила от этой наглости — да как он смеет?!
— Затем, что ты использовал меня. Затем, что маму убил, — прошипела Владу в спину, пока он наполнял чертов бокал чертовым виски. — Ни за что не поверю, что ты к этому руку не приложил! А может, ты и взрыв дома устроил, а? А что, подумаешь, человеческие жизни. Подумаешь, моя жизнь! Ерунда, пыль под ногами. Вот зачем!
Дрожь во всем теле, в мыслях полный раздрай, и слепая ярость вытеснила страх, что он меня прикончит. Даже мысли о дочери не заставили заткнуться, терять уже нечего! Главное, чтобы о Полине не узнал! Может, поймет, что достаточно наказал меня, и остановится?
А затем приходит обида. Лучше бы Влад за нелюбовь матери мне мстил, чем за Нику. Он ведь повод нашел для ненависти, к которой был итак готов. Захотел поверить, и поверил, а не будь в моей жизни Ники, он бы другую причину нашел, чтобы жизнь мне сломать.
— Какой я злодей, да? А ты ангел сама-то? Вера, — скулы Влада хищно заострились, когда он начал говорить — таким я его еще не видела, — такой лгуньи как ты я еще не встречал. Сколько раз я тебя ловил на вранье — не сосчитать, но ты, разумеется, несправедливо пострадавшая, да? А я злодей. Может, признаешься, наконец? Скажешь
