— Если он позволит себе еще раз что-то пискнуть против тебя или даже косо посмотреть в твою сторону, будет охранять старый гараж, — небрежно произносит в сторону медленно закрывающейся двери хозяин положения.
Он съедает подряд несколько мини-бутербродов с ветчиной, потом подносит один мне к самым губам. Но когда я открываю рот, собираясь откусить, уводит по кругу. А мне и правда захотелось есть. Скидываю одеяло, тянусь к столу сама и хватаю себе один бутерброд, а вторым начинаю дразнить Эда, как он меня. Он прищуривается, как снайпер, ловит мою свободную руку и слегка прикусывает кончики пальцев. Я дергаюсь.
— Пахнет ветчиной, — сообщает он, хищно облизывая подушечки. — Ладно, не буду тебя есть, худышка.
Потом мы кормим друг друга сыром с элитной голубой плесенью, неожиданно вкусным. И орехами. И кишмишем.
Мужчина включает музыкальный центр, настроив какой-то юмористический канал. И я смеюсь над короткими анекдотиками, как сумасшедшая. Эд, похоже, больше потешается над моей реакцией, чем над простыми шутками, возможно «с бородой», но я хохочу как заведенная, остановиться не могу, смеюсь до слез снова и снова. Наверное, так у меня нервная система восстанавливается после форс-мажора.
Мужчина открывает бутылку шампанского, удержав пробку. Я подаю бокалы. Мы чокаемся, и я, наконец, пробую «Вдову Клико», налитую на самое донышко. Вкусно. Сладко. И тонкий аромат. Хочется еще, но понимаю, что не стоит. Запиваю соком красного грейпфрута и случайно проливаю пару капель на майку.
Эдуард тут же отправляет «грязнулю» в ванную отмываться. Я залезаю так, чтобы не намочить волосы. И Эд, конечно, скоро оказывается рядом, раздетый. Мы стоим под теплыми струями тропического душа, обнявшись и слегка поворачиваясь, как в медленном танце. А потом я тянусь губами к его лицу, и мы целуемся. Он углубляет поцелуй, и я судорожно вздыхаю и вытаращиваю глаза: ну почему это так приятно?!
Он снимает лейку душа со стойки и проходится струями воды по всему моему телу, как массажем. Особенно приятно, когда струи направлены снизу вверх. Потом я перехватываю его руку и делаю то же самое ему. Его «ракета» стоит, готовая к старту; по ней, конечно, тоже прошлась дождеванием. Все, ливень закончился. Обнимаем полотенцами друг друга, и обнимаемся. Он опять хватает меня на руки, словно я не могу идти сама, несет и укладывает в постель. В колонках музыкального центра время шуток сменилось на романтичные песни, словно специально для нас.
Он распахивает полотенце на мне и принимается целовать все тело сверху донизу быстро, сильно, жадно. Мне почти больно; понимаю, что могут остаться синяки на нежной коже, но быстро забываю, чувствуя возбуждение и драйв. Ох, что же ты делаешь...
Он спускается дорожкой поцелуев по моему телу, ненадолго уделив внимание груди и животу. Перед свадьбой я аккуратно подстригла и подбрила мой треугольничек, чтобы молодой муж не заблудился в густой растительности.
А сейчас... Что Эдуард делает? Приподнимаюсь и, вытаращив глаза, слежу за тем, как его темная голова оказывается между моих ног. Чувствую, как он целует или сжимает сильными губами мой лобок, посасывая или даже слегка прикусывая. В ответ какие-то импульсы пронизывают мне и живот, и спину, и выше. Ощущения остро-приятные, захватывающие. Я вцепляюсь руками в простынь, словно боюсь упасть. Теряю ощущение времени и пространства.
Его руки чуть поглаживают мои бедра и разводят их сильнее. Он забирается еще ниже и глубже. Чувствую, как он горячо дышит в мои мягкие складочки. И как погружается в них, видимо, языком! Быстро, нежно и часто. Ранка во мне слегка саднит; чувствую, как из меня выделяется какая-то влага, и ерзаю, переживая, что ему это может не понравится. Вдруг это значит, что я «грязнуля»?
И одновременно я желаю продолжения и хочу большего, не в силах больше выносить ласки у входа. Даже не знаю, чего мне сильнее хочется сейчас — свести ноги или задрать их повыше, чтобы он касался и ласкал и там, и там...
Только сейчас до меня доходит полный смысл слов из песенки «Поцелуй меня везде, я ведь взрослая уже». Мне как раз недавно исполнилось восемнадцать. Конечно, я читала, что бывают мужчины, которые могут языком доставить женщине большое удовольствие ТАМ. Этому даже есть какое-то особое мудреное название, не запомнила. Но, честно говоря, не ожидала, что вальяжный красавчик Эд способен на такое. По его виду скажешь, что это его должны облизывать с ног до головы, и то только если он милостиво позволит.
Он вдруг поднимает голову и говорит, ухмыляясь:
— Страстная девочка, сладкая, сочная.
Похоже, этому мужчине я нравлюсь вся, во всех местах и проявлениях. И я сразу перестаю волноваться. Глажу его затылок, волосы и уши (больше никуда не дотягиваюсь), пока он наяривает языком мою чувствительную точку среди складочек (наверное, это и есть клитор). В какой-то момент меня выгибает дугой, я судорожно сдерживаю дыхание и напрягаюсь, а потом вдруг чувствую, как через меня словно проходят фейерверки, сериями, много и разные, красиво.
Лежу, смотрю и балдею. Скоро меня распластывает по кровати сначала откуда-то взявшаяся приятная усталость, а потом и тяжеленький Эдуард. Мне очень хорошо, и я не сразу понимаю, что его беспокойному «орудию» надо помочь. Он и под каждой моей подмышкой его толкаться пристраивал, и между грудей пробовал, сведя их максимально близко. Видимо, полноценной альтернативы норке с говорящим названием «влагалище» не существует, а сейчас он ее бережет. Разве что...
Но перед свадьбой мама мне со страшными глазами наказывала: «Береги попу», пугая последствиями для здоровья. И я для себя решила — табу.
— Подожди, — шепчу я и давлю ему на плечи, приглашая лечь на спину.
Слушается. Похоже, уже измучился весь. Я сажусь на него верхом, как на лошадь. Он судорожно кивает и хрипит:
— Ближе, — и подтягивает меня так, что мой треугольничек упирается ему в прямо в мошонку.
— Какая ты там горячая, — шепчет; похоже, у него вообще пропал голос.
Я осторожно берусь за ствол его члена одной рукой, потом и второй и вожу руками вверх и вниз.
— Что ты делаешь? — бормочет он, обхватывает мои руки и показывает, как надо — гораздо сильнее.
Я стараюсь и одновременно ерзаю почти на нем, пытаясь приложиться к основанию промежностью плотнее. Руки быстро устают, я начинаю использовать их по очереди, но стараюсь не сбиваться с ритма. Смотрю в лицо мужчины — похоже, он привыкает ко мне, как и я к нему.
— Не останавливайся, — шепчет.
Я стараюсь. А он протягивает руки и сосредотачивается на моей груди. Мой маленький второй номер безнадежно скрывается в больших ладонях. Он мнет и потряхивает мои полушария. Я слегка извиваюсь под его руками, но грудям удивительно хорошо. Выражение его лица меняется, я соображаю, что надо ускориться, чтобы довести начатое до конца. Чувствую под ладонями какие-то толчки и понимаю, что это и есть финал. Тут же Эдуард перехватывает мою руку, направляя струю семени внутрь меня, хоть и во входной зоне.
Он слабо, но удовлетворенно стонет и чуть отодвигается от меня. Мне же, наоборот, очень хочется прижаться к нему всем телом, что я и делаю, ложась.
Думаю, мы будем спать. Но через недолгое время я чувствую его движение, открываю глаза и вижу: он лежит, подперев голову рукой и смотрит на меня.
— Зачем ты пыталась убежать? — спрашивает обычным голосом. — Тебе чего-то не хватает?
— Честно?
— Конечно!
— Я хотела увидеть других девушек.
— Каких девушек? — не понимает или хорошо притворяется он.
— Которых ты отобрал в школе вместе со мной, и, может, не только в нашей школе. У которых ты смотрел медицинские карточки в кабинетах акушерок.
Он смотрит на меня вроде бы с удивлением. Потом принимается хохотать. Я криво улыбаюсь и жду, что он ответит, отсмеявшись. Попытаюсь определить по взгляду, если соврет.
— А что, это мысль! — хмыкает Эд; в его глазах прыгают искорки. — Организовать на этой половине отеля гарем, для равновесия. И устроить через девять месяцев аукцион — чей ребенок больше похож на папашу или у кого больше вес и рост. И родословные матерей еще можно проработать по системе баллов, — он опять смеется, откинув назад голову.
