Валерий с Викой переглядываются и молчат, а Юра цепко наблюдает за нами.
Макар медленно выдыхает встает и подплывает к нему:
— Я думаю, нам пора, — забирает Артема, который недовольно крякает. — Ужин свернул куда-то не туда.
— Ты ведь в курсе, что для мужчины в первую очередь важна репутация жены, даже если ты облажался?
— Оставь свои нравоучения для семьи.
— Я бы не был мной, если бы никого сегодня не поучал, — Юра прижимает Соню к груди и поднимает взгляд.
— кто бы тебя поучил жизни и не тебе про репутацию говорить, Юр
— Ну так зачем тебе повторять чужие ошибки?
Макар шагает мимо, и у двери оглядывается:
— Поехали домой.
Его голос клокочет тихим и затаенным гневом, и я хочу вскочить и побежать за ним, но вместо этого едва слышно отвечаю:
— Я недоела пирожное, а я, как выяснилось, люблю сладкое.
Я сама себя сейчас осуждаю за дерзость, но что мне терять? Была теплой, милой и уютной, а в итоге меня рожей ткнули в грязь. И, конечно, я боюсь оставлять Артема с Макаром, но он ведь — гордый отец, поэтому я не должна сейчас бежать и вырывать из его рук сына, который увлеченно жует кончик галстука.
— Пирожное — это святое, — хмыкает Юра, когда Макар выходит из гостиной.
— Если ты не заметила, то он в ярости, — Валерий чешет щеку.
— И что? — уточняю я с нотками отчаянного нахальства.
— Для него это будет полезно, — Валерий улыбается и тянется к чашечке с чаем.
— Мужикам иногда надо позлиться.
Глава 13. Моветон
— Доходчиво разьясни этой тупой стерве, чтобы она сидела тихо, — заворачиваю грязный подгузник, кидаю его в глубь багажника и выдергиваю влажную салфетку из упаковки. — пусть не рыпается.
Артем хмурится, когда я вытираю его попку и кривит моську. Та еще задачка менять подгузник сыну в багажнике. Благо, что сумка со всеми его детскими штуковинами осталась в машине.
— Насколько доходчиво? — спрашивает хриплый мужской голос.
— Без насилия, положись на свое ораторское искусство, — застегиваю памперс, и Артем недовольно фыркает когда я тянусь к его модным штанишкам. — Брючки все же придется надеть.
— Да я не собирался.
— Я не тебе.
— Понял. Тогда до связи.
Если у Ули получается поменять памперс за пару минут, то я вожусь с Артемом непростительно долго, и эта возня меня жутко выматывает, потому что сын в такие моменты решает показать мне характер. Уворачивается, пинается, сердито агукает и всяческие высказывает мне свое презрение. Моя мать как-то раз сказала, что он в этом младенческом бунтарстве похож на меня.
— Я все равно надену на тебя штаны, — откладываю телефон. — Тема, я тоже упрямый.
И в борьбе с грудничками важно быть нежными и аккуратными, чтобы суставчики не вывихнуть и мышцы не потянуть, и мой сын будто об этом в курсе. Насупившись, яростно сучит ножками, кряхтит и краснеет.
— Вот только не надо. — заглядываю в его глаза.
Делает вдох, открывает рот и оре. Да так орет, будто я его режу, а не одеть пытаюсь. Ко всему прочему он хочет еще и подгузник снять, чтобы точно мнепоказать, кто тут Альфа и „видимо, в его мире крутые мужики ходят голопопыми.
— Ну хорош, — подхватываю Артема на руки, а они не думает успокаиваться.
У меня в любой момент могут перепонки лопнуть от его визга, и я готов поднять белый флаг и согласиться, что необходимо сжечь все штаны на свете, лишь бы Артем затих. Шагаю вокруг машины, укачивая сына, который дико и отчаянно горланит. Мне кажется, он сейчас лопнет от своей обиды и злости.
— Дай его мне, — я не сразу понимаю, что позади меня стоит Ульяна. — Он кушать хочет.
Разворачиваюсь к ней, и она уверенно забирает из моих рук Артема:
— Побыл тихим мальчиком и хватит на сегодня, да? Хорошего понемножку.
Я, если честно, ждал, что Уля кинется на меня с обвинениями, что я, например, уронил Артема или ударил, учитывая то, как он плачет, но, видимо, она различает тональности детского крика.
— И тебе бы стоило попрощаться с Викой, Валерой и Юрой, — укоризненно шепчет она и прячется в машину. — Сам меня вынудил приехать сюда, а теперь ведешь себя непонятно как.
— Я тебя просил без глупостей, — сажусь за руль и оглядываюсь. — Что ты устроила? Может, пойдешь всем растрезвонишь о нашей личной жизни?
— С этим справится моя сестра, — прижимает Артема к груди, который голодно угумкает и сосредоточенно замолкает.
— Я так не думаю. Если она сама не понимает, что надо заткнуться, то ей придется объяснить.
Поднимает взгляд, и в глазах вижу страх и то, что она хочет вступиться за идиотку Жанну, которой я бы с удовольствием сам вырвал язык. Испугалась за сестру, однако обида не дает ей потребовать от меня того, чтобы я ей не вредил.
— И вы с Жанной все же похожи в одном очень неприятном качестве, — недобро щурюсь. — Ты тоже не умеешь держать язык за зубами, Уля. Я, конечно, понимаю, что ты провинциалка, и у вас это норма бегать по соседям и со всеми делиться подробностями своей жизни, но здесь это, мягко скажем, моветон.
— Моветон — спать с замужней женщиной и сестрой своей жены, — цедит сквозь зубы Уля. — Может, у тебя еще дети на стороне есть?
— Нет — отвечаю шепотом.
— И ты так в этом уверен?
— Определенно.
— Почему бы вам двоим не развестись.
— Во-первых, Уля, я не смогу стать отцом чужим детям, — говорю спокойно, а глаза Ули округляются так, будто я кричу, — во-вторых, если я и даю женщинам шанс, то только один.
— Тогда что у вас за отношения такие нездоровые? — Уля с неприязнью кривится.
— Ты с этой Леной лишь для того, чтобы эго свое потешить?
Глава 14. Только не ори
У меня в сердце будто ржавые гвозди, и с каждым ударом они входят все глубже и глубже. Я стою на кухне в полумраке, макаю в кипяток пакетик ромашкового чая и понимаю, что даже в случае полюбовного развода, который сейчас так же реален, как и единорог, я, Артём и Макар будем все равно связаны.
Он останется отцом, у которого будут полные права на сына, а это — встречи, общение и решение многих вопросов, что обязательно возникнут при совместной опеке. Я от него не избавлюсь окончательно. То есть мое желание сбежать и исчезнуть с радаров совершенно нереализуемо. Макар останется частью нашей с сыном жизни, и для меня это как приговор.
Он, кстати, после возвращения убрал осколки на кухне. Я поднялась с Темой в детскую, где дождалась ночи и спустилась заварить ромашки. Как мне найти с ним общий язык и убедить, что нам стоит развестись?
Или же мне переступить через себя, через свои розовые мечты и отнестись к Макару так, как он того заслуживает? Увидеть в нем денежный мешок, который обеспечит детям хорошее образование, серьезный старт в жизни и однажды оставит в наследство бизнес? Он же сам заявил, что я с ним из-за денег.
— Где может прятаться Жанна? — вздрагиваю от голоса Макара, но не оборачиваюсь, — Уля.
— Я не знаю, — откладываю пакетик чая на блюдце.
— У бабушки ее нет.
— Она мне не докладывалась, — делаю глоток чая.
— А она у тебя очень продуманная.
— У меня нет желания с тобой обсуждать мою сестру, — отставляю чашку с чаем и выхватываю нож из стойки. — И ты должен это сам понимать, нет?
Отрезаю тонкий ломтик от куска ветчины. Сейчас я в силах только заесть стресс бутербродами и утолить нервы в чае. Наверное, открою себе еще баночку зеленого горошка. Имею право себя порадовать. Вот прям из банки и поем и со сметанкой.
— Может, ты хорошо подумаешь, куда могла податься Жанна? — злой шепот обжигает ухо.
На пару секунд у меня от упоминания имени моей сестры темнеет в глазах, и я выныриваю из мрака под удивленный сдавленный выдох Макара, который пятится от меня, прижав ладонь к левому боку. На белой рубашке расползается багровое пятно.
— Макар? — шепотом спрашиваю я и опускаю взгляд.
